В конце месяца Изабелла, как и все секретари, собирала чеки и наличные, которые я заработал, и сдавала все в администрацию. Оттуда мне присылали один чек, с вычетом 27,5 процента за аренду офиса и еще 3 процента на социальное обеспечение.
Заработки мои, разумеется, впрямую зависели от моей активности — чем больше работы, тем больше заработок. Я работал по 10–12 часов в день, и мои заработки возросли до 150 тысяч в год. Тогда я часто думал: в Советском Союзе такое увеличение заработков, в зависимости от активности и квалификации, было абсолютно исключено, все получали одинаково, и все мало. Поэтому и личной заинтересованности докторов в работе было мало.
С этими ощутимыми изменениями в моих доходах Ирина стала вкладывать намного больше денег в акции, и вскоре сказала:
— Знаешь, как говорят французы, «nobless oblege» — положение обязывает. К нам могут приходить твои коллеги и другие солидные люди. Пора нам обзавестись новой мебелью.
Мы стали объезжать мебельные магазины, пока не остановили свой выбор на красивом столовом гарнитуре. В нашей прежней жизни, в Москве, а потом и в первые годы иммиграции мы не могли и мечтать о такой покупке. К столовому гарнитуру мы купили подходящий по стилю книжный шкаф. Его мы выбрали в одной из самых дорогих мебельных фирм, «Ethan Allen». И в нашу большую спальню нам тоже удалось приобрести мебель этой фирмы, случайно обнаружив ее в «Thrift Store», комиссионом магазине, продающем вещи second hand, бывшие в употреблении.
С удовольствием я расставлял в новом шкафу книги, которые успел купить в последние годы. Когда-то, в начале иммиграции, я не был уверен, удастся ли мне собрать новую библиотеку. Теперь, кроме медицинских книг, у меня были богато иллюстрированные издания по истории, искусству и биографии великих людей. Многие из них мне пока некогда было читать, но что-то меня толкало покупать их «на будущее», когда я смогу ими заняться. А пока я любил заглядывать в них, перелистывать, делать закладки и вклеивать вырезки из газет и журналов, близкие по теме.
Ирина расставила в спальне свои книги, в основном — путеводители по странам чуть ли не всего мира. Ее книги тоже отражали — кто она. По ее планам и разработкам мы уже успели в наши отпуска объехать Канаду, Испанию, Грецию, Англию, Швейцарию, Германию и Скандинавские страны. И собирались ездить больше и дальше.
Библиофил похож на алкоголика. Ему так же приятно любоваться своими книгами и трогать их, как пьянице — смотреть на бутылку водки: оба испытывают предвкушение удовольствия. Я предвкушал, что когда-нибудь у меня будет достаточно времени, чтобы насладиться чтением.
Но когда? Про книги можно сказать так: покажи мне твои книги, и я скажу — кто ты. Все мои книги показывали — кем я был и кем еще надеялся стать.
Наведя порядок в отремонтированной и заново обставленной квартире, мы пригласили первых гостей — Виктора Френкеля с женой Руфью и Уолтера Бессера с его подружкой Мойрой, балериной.
В тот день Виктор должен был выступать на заседании Международного общества хирургов-ортопедов «SICOT», в роскошном отеле «Woldorf-Astoria». Рано утром мне взволнованно позвонила Руфь:
— Владимир, у Виктора неожиданно развился острый ларингит, он совсем не может разговаривать и просит тебя сделать доклад за него, а сам он будет сидеть в зале.
— Когда его доклад?
— В десять утра.
Вот те на! Просмотреть перед докладом слайды я уже не мог: они были заложены в карусели в демонстрационной кабине. Если бы это было выступление перед студентами, я мог бы тянуть время и, таким образом, ориентироваться по ходу показа слайдов. Но аудитория была солидная — профессора-ортопеды со всего мира.
Выходя на трибуну, я волновался вдвойне: и потому, что не знал порядка показа слайдов, и потому, что мой английский оставлял желать лучшего. Френкель сидел в первом ряду и ободряюще мне улыбался. Но в той ситуации его улыбки было недостаточно.
И вот — началось: на экране возник первый слайд, я стал объяснять, что и как мы делали.
Второй слайд почему-то был из другой серии, и мне пришлось на ходу сменить тему рассказа. Я с напряжением думал: что будет на третьем слайде? И вновь это была полная неожиданность!.. Я лихорадочно пытался увязать никак не относящиеся друг к другу слайды в своем рассказе. От волнения мой акцент усилился, и меня это расстраивало еще больше — вот ситуация!
Двадцать минут доклада были мукой. Начались вопросы, на которые Виктор пытался ответить сам, хрипя мне на ухо. Я переводил его ответы на человеческий язык. Ситуация была настолько смешная, что профессора очень развеселились. Но мне было не до смеха, я спустился с трибуны весь в поту.
К вечеру того бурного дня Виктору стало полегче, и они приехали к нам. За вкусным русским обедом Виктор веселым шепотом рассказывал, как я делал его доклад. Рассказывать с юмором он любил и умел. Но главное, что следовало из его рассказа, — мы теперь так с ним сработались, что вполне могли заменять один другого…
Технологическая динамичность Америки
Все годы в Америке я с удивлением наблюдал, как вокруг меня быстро входили в жизнь и распространялись разные технические нововведения — как динамичен весь стиль жизни американского общества. Я уезжал из застойного адинамичного общества Советского Союза, где любое новое входило в жизнь медленно, неверно, со скрипом. Может быть, именно по контрасту это казалось мне необычайно интересным.
Не прошло и месяца со дня, когда в мой кабинет принесли компьютер, как я заметил, что на столах всех секретарей госпиталя тоже красовались компьютеры. Они полностью заменили собой очень совершенные электрические пишущие машинки, вдруг, как говорят американцы, over night — за одну ночь, машинки оказались позабытой деталью вчерашнего дня. Мне даже жалко было, что их убрали и выбросили. И Изабелла говорила:
— Владимир, ведь такая хорошая была машинка, почти совсем новая…
Но — динамика развития: все секретари срочно прошли краткие курсы по освоению компьютеров, и теперь сидели за столами, уткнув носы в светящиеся экраны мониторов. Сначала неумело, но потом все быстрей и проще они водили по ним бегающую «мышку». Теперь в эту искусственную память они заносили все сведения, необходимые для ведения многих секретарских дел. И многие доктора тоже учились осваивать компьютеры: я прислушивался, как все больше мои коллеги говорили о компьютерах, обсуждали компьютеры, покупали их себе в частные офисы и домой. Сам я пока что от них отставал — на усвоение такой сложной техники у меня не было ни времени, ни сил.
И я начал вспоминать, как в начале 1980-х годов, вскоре после нашего приезда сюда, в газетах и по телевидению сообщали, что какой-то студент Гарвардского университета по имени Билл Гейтс изобрел гениально-простую систему Windows для экрана кампьютера. Он тогда бросил учебу и организовал свою фирму Мюгозой. Я даже не понимал, почему мгновенно стала распространяться бешеная компания рекламы по всем каналам TV, во всех газетах, журналах и по радио. Но вот, всего через десять лет, Гейтс был уже самым богатым человеком в мире — его фирма стоила несколько миллиардов долларов и все росла. Почти поголовно все население страны, от младших школьников до седых профессоров, так или иначе динамично включались в освоение этого нового технологического развития: появились сотни тысяч программистов (в том числе и иммигрантов из России), и во всех областях жизни стали доминировать компьютеры. Это ли не яркий пример типичной динамичности развития технологии в Америке! Даже когда я принес в маленькую контору химчистки на нашей улице свой костюм, то и там уже стоял компьютер, и мое имя, адрес и телефон — все было занесено на экран, чтобы в следующий раз не переписывать это вновь, — все в жизни на компьютере.
