Йодль выглядел как обычно. Лицо его оставалось холодным и не выражающим никаких эмоций{361}. Гудериан, напротив, пребывал в свирепом настроении. О состоянии самого Гитлера также можно судить достаточно определенно. Он только что получил известие о выходе на окраины Франкфурта-на-Майне танковых частей генерала Паттона, Генерала Буссе попросили представить свой доклад. Фюрер не мог дождаться окончания его речи. Он внезапно вскочил и потребовал у того объяснения, почему атака на советский плацдарм сорвалась. И пока Буссе собирался с мыслями, Гитлер завел длинный монолог по поводу того, что офицерский корпус, равно как и весь генеральный штаб, показали свою полную некомпетентность. Он также обвинил Буссе, что тот не использовал имевшуюся у него артиллерию.
Тогда за генерала Буссе вступился Гудериан. Он сказал, что 9-я армия использовала все боеприпасы, имевшиеся у нее в наличии. "Но тогда вы должны были выделить ему больше снарядов!" - откликнулся фюрер. Фрайтаг фон Лорингхофен наблюдал, как лицо Гудериана все больше становилось красным, когда он защищал Буссе. Начальник генерального штаба теперь сам стал обвинять Гитлера за отказ вывести немецкие войска из Курляндии, которые возможно было бы использовать для обороны германской столицы. Это обвинение накалило обстановку до предела. "Лицо Гитлера становилось все бледнее и бледнее, - отмечал Фрайтаг фон Лорингхофен, - тогда как лицо Гудериана все больше наливалось кровью"{362}.
Свидетели этой дискуссии были не на шутку встревожены. Фрайтаг фон Лорингхофен потихоньку выбрался из зала заседаний и позвонил из приемной в Цоссен, генералу Кребсу. Он объяснил создавшуюся ситуацию и предложил под каким-либо благовидным предлогом прервать совещание. Кребс согласился. Тогда Фрайтаг фон Лорингхофен вернулся назад и сообщил Гудериану о том, что Кребс желает с ним срочно переговорить. Кребс разговаривал с Гудерианом десять минут, за это время начальник генерального штаба не проронил ни слова. Когда он вернулся в зал заседаний, Йодль докладывал обстановку на Западе. Внезапно Гитлер объявил, чтобы все покинули помещение, за исключением фельдмаршала Кейтеля и Гудериана. После чего он потребовал от Гудериана немедленно покинуть Берлин и заняться восстановлением собственного здоровья. "Через шесть недель ситуация станет критической, - добавил Гитлер, - тогда вы мне будете срочно нужны". На прощание Кейтель спросил Гудериана, куда тот собирается отправиться. Последний, подозревая, что этот вопрос может таить в себе что-то нехорошее, ответил, что пока не имеет на сей счет точных планов. События этого дня потрясли штабных офицеров в Цоссене и привели их в мрачное расположение духа. Они оказались в плачевной ситуации - вынужденные страдать от сумасбродства одного человека, находящегося в трансе{363}. Военным не оставалось ничего другого, как продолжать делать свою работу, прекрасно понимая, что она в создавшихся условиях совершенно бесполезна. Отказ Гитлера признавать стратегию войны, саму ее логику, приводил военных в полнейшее отчаяние. В конце концов они признали, что харизма диктатора основана на "преступной энергии" и безразличии к тому - что есть добро, а что зло. Поведение Гитлера, если и нельзя было назвать сумасшествием, несомненно, несло в себе элементы умственного расстройства. Он настолько полно ассоциировал себя со всем немецким народом, что поверил: кто выступает против него, тот выступает и против всей германской нации; и если ему суждено погибнуть, то пусть вместе с ним погибает и весь народ.
Новым начальником генерального штаба вместо Гудериана был назначен генерал Кребс. "На лице этого невысокого, немного прихрамывающего человека, - писал один из штабных офицеров, - была постоянная улыбка"{364}. Его остроумие частенько носило саркастический оттенок, и он всегда имел в запасе подходящий к случаю анекдот. Кребс был образцом командира-штабиста, то есть офицера, находящегося в подчинении у вышестоящего начальника. Именно такой тип начальника генерального штаба и был нужен теперь Гитлеру. Кребс являлся военным атташе в Москве в 1941 году, незадолго до нападения Германии на СССР, и как представитель вермахта встречался со Сталиным. "Мы должны всегда оставаться друзьями, что бы ни случилось"{365}, - сказал ему советский лидер во время проводов на вокзале в Москве в апреле 1941 года японского министра иностранных дел. "Я убежден в этом", - ответил Кребс, быстро оправившись от первоначального удивления. Между тем германские фронтовые военачальники относились к Кребсу без должного уважения. Они видели в нем оппортуниста. Кребс всегда мог перекрасить черное в белый цвет{366}.
После отъезда Гудериана Фрайтаг фон Лорингхофен настаивал на своем назначении во фронтовую дивизию, однако Кребс попросил его остаться вместе с ним. "Война в любом случае заканчивается, - произнес он, - и я хотел бы, чтобы вы помогли мне на этой последней стадии"{367}. Фрайтаг фон Лорингхофен чувствовал себя обязанным согласиться с этой просьбой. Он думал, что Кребс не является нацистом и не присоединился к заговорщикам против Гитлера только по той причине, что чувствовал - путч обязательно потерпит неудачу. Однако другие офицеры вспоминали, как генерал Бургдорф пытался привлечь Кребса к кругу лиц, близких к Борману и Фегеляйну. По всей вероятности, Борман рассчитывал на генерала Кребса. В случае чего на него легла бы обязанность обеспечить лояльность со стороны армии. Толстошеий Борман настойчиво пытался собрать под свое крыло как можно больше сторонников, которые помогут ему в назначенный день занять кресло хозяина. И этот день, по его мнению, неумолимо приближался. Он и Фегеляйн имели далеко идущие планы, в которых отводилось место и личности рейхсфюрера СС. Для обсуждения своих проектов они использовали места, где их не могли подслушать, например сауну.
Штабные офицеры из Цоссена смотрели на происходящие в рейхсканцелярии события как зачарованные. Но это очарование было насквозь пронизано ужасом. Они наблюдали, как происходят перестановки, как люди теряют и приобретают благосклонность фюрера, что одновременно означало потерю или приобретение власти над другими людьми. К потерявшему доверие Герингу Гитлер обращался теперь не иначе, как "господин рейхсмаршал", подчеркивая этим, насколько низко теперь его ценит. Со времени июльского заговора стал терять свою былую близость к фюреру Генрих Гиммлер, хотя Гитлер все еще продолжал пребывать с ним в достаточно фамильярных отношениях (на ты). Вероятнее всего, фюрер видел в Гиммлере, занимавшем, кроме всего прочего, пост командующего войсками СС, единственную силу, способную противостоять влиянию армии.
