Рассчитав, что пора возвратиться флоту адмирала Вильнёва, я ускакал из Турина с парада, и прибыл в величайшем инкогнито за три дня в Париж и потом в Булонь, где все приготовлялось к амбаркации.
Между тем как я составляд в Милане, Турине, Алессандрии и Генуе эти великие предположения, Вильнев возвращался в Европу согласно данных ему приказаниям. Это возвращение, которого англичане не ожидали, сильно беспокоило их. У них было в готовности только десять кораблей под командой адмирала Колдера у Ферроля, где считалось до восемнадцати французских и испанских кораблей. Только пять кораблей под начальством адмирала Стирлинга(4) были расположены перед Рошфором, где у нас было шесть кораблей и столько же прекрасных фрегатов, которые скоро нашли случай выйти из гавани под командой адмирала Аллемана. Вильнёв, выиграв более двух недель времени перед английскими вестовыми судами, казалось, легко мог напасть врасплох на англичан у Ферроля, прогнать их, соединиться с собранной в этой гавани эскадрой, прибыть к Рошфору, и потом с 40 кораблями идти к Бресту. Но, по непредвиденному несчастью, англинские вестовые суда, благоприятствуемые попутным ветром, прибыли вовремя для извещения разных эскадр и Рошфорской флот получил приказание немедленно присоединиться к Колдеру; тогда предположенное нами соединение не могло уже обойтись без боя.
В самом деле, Колдер с 15 кораблями и тремя фрегатами 22 июля, на высотах Финистера, встретил Вильнёва, имевшего 19 кораблей и 7 фрегатов. Пасмурная погода не позволила им рекогносцировать друг друга; оба устроились в боевую линию, сошлись борт к борту, и дали одно из тех сражений в параллельном боевом порядке, где искусство ничего не значит. Два испанских корабля, сильно поврежденные, вогнаны были в средину английскаго флота и взяты; впрочем, это сражение не было ознаменовано никакими решительными последствиями.
Вильнёв преследовал на другой день отступающего неприятеля, который, подтянув крейсеры, оставленные у Ферроля, отправился к Бресту для соединения с находившимся там флотом, но он был принужден бурей войти 25 июля в залив у Виго, будучи не в состоянии, по причине противного ветра, достигнуть желаемой пристани. Он возвратился в Ферроль спустя несколько дней, и, соединившись с 5 французскими и 10 испанскими кораблями, отправился 13 августа с 30 кораблями в Виго, а потом к Кадиксу, куда и прибыл 21 августа, в то самое время, когда, по моему рассчету, ему следовало появиться перед Брестом, где Гантом уже начал маневрировать, чтобы поддержать его действия. Адмирал Коллингвуд(5) снова блокировал Кадикс; у него не было и половины сил Вильнёва и надо было ожидать, что наш адмирал, воспользовавшись своим превосходством, нападет и разобьет его, поставив между двух огней: берега и флота. Но он ничего не сделал и удовольствовался тем, что вошел в гавань. Он так потерялся, страшась большой ответственности, что даже забыл оставить в Виго нужные приказания адмиралу Аллеману, который искал его с 6 прекрасными французскими кораблями, вышедшими из Рошфора, и явился в Виго двумя днями позже Вилльнёва. Но, не зная его пути, Аллеман не мог к нему присоединиться и стал крейсировать между Бискайей и Ирландией.
Корнуоллис, узнав о соединении нашего флота, отправил Кольдера с 20 кораблями к Финистерре, приказав наблюдать за нами или вступить в бой. Не найдя нашего флота, этот адмирал дошел до Кадикса, где соединился с Коллингвудом. Корнуоллис, способствовал бы этим исполнению моего предположения, если бы Вилльнёв, по приказанию моему, направил свои силы к Бресту. В самом деле, здесь могли представиться два случая: или бы Вилльнёв встретил Кольдера на пути, или бы они разошлись; в первом случае, имея 38 кораблей против двадцати неприятельских, он разбил бы их и тем принудил бы Корнуализа подать помощь Колдеру и освободить Гантома; во втором, Вильнёв, разъехавшись с Колдером, явился бы перед Брестом, напал бы там врасплох на Корнуоллиса, бывшего вдвое его слабее; сей последний случай, более вероятный, был вместе с тем и самый выгодный. Вильнёв, отступив совершенно от моего плана, вместо того, чтобы явиться с торжеством у Бреста, отправился на самый южный конец полуострова, с 33 кораблями и 10 000 десантного войска, без всякой пользы для Франции.
Таким образом, через малодушие одного человека и случайную скорость двух вестовых судов разрушился план, так глубоко обдуманный; я уверен, что Вильнёв, несмотря на недостаток силы духа, вполне выполнил бы свое поручениe, если бы успел напасть врасплох у Финистерре на одного Колдера, крейсировавшего и не бывшего в состоянии с успехом сразиться, и таким образом не допустил бы сего последнего соединиться со Стирлингом и совершенно изготовиться к бою.
Направление на Кадикс, взятое Вильнёвом, сделало высадку совершенно невозможной в этом году, потому что англичане, узнав наши намерения, приняли против них свои меры. Притом же, полученные мной донесения от моего посланника из Вены, извещавшие о грозных приготовлениях Австрии, заставили меня решиться обратить удары на твердую землю, которыми я надеялся, если не уничтожить Англию, то, по крайней мере, лишить ее владычества на морях и влияния на твердой земле.
В самом деле, моя поездка в Италию решила недоумение Австрии, которая уже четыре месяца продолжала переговоры с Англией и Россией для образования новой коалиции. Самым ревностнейшим агентом ее был Винцингероде(6), генерал-адьютант императора Александра. Венский кабинет хотел прежде испытать вооруженное посредничество и только в случае неудачи решиться на открытый разрыв. Это обыкновенное средство, чтобы выиграть время; Австрия показала под Прагою, что разумеет она под именем посредничества.
Однако, чтоб угодить Францу II-му и самому испытать, нельзя ли кончить дело переговорами, император Александр решился послать Новосильцева(7) в Париж. Этот посланник доехал до Берлина, но известие о присоединении к Франции Генуэзской республики заставило послать ему приказание не продолжать путь. Это присоединение, в самом деле, разрушало последнюю возможность сближения, потому что только эту республику можно было предложить Сардинскому королю в вознаграждение за Пьемонт. Притом же, как заставить меня отказаться от короны Италии, когда я только что присоединил к моей империи государство, объявленное независимым по Люневилльскому договору? С этого времени война становилась неизбежной.
Подкупленные Англией публицисты обвиняли меня, как зачинщика неприязненных действий; как будто бы предложение отнять у нас Бельгию и Рейнские провинции не было уже само по себе объявлением войны! Впрочем, я должен сознаться, что из всех моих политических действий нет ни одного неосновательнее этого присоединения, не вовремя произведенного. Выбранная для этого минута была неблагоприятна; я готовился оставить Италию и отправиться в Булонь, чтобы приготовить мою армию к произведению десанта, когда Вильнёв появится в канале. Мои выгоды требовали щадить Австрию, чтобы остановить неприязненные намерения России. Когда Венский кабинет соглашался признать меня президентом Итальянской республики, я мог быть уверенным, что он также признает меня и королем (что в сущности не изменяло положения дел), если эта новая корона должна была после моей смерти отделиться от короны французской. Но присоединять к этому насильству еще другое, то есть уничтожение республики, освященной договорами, и открывать этими постепенными присоединениями дальнейшие виды на Италийский полуостров, вопреки всем договорам, значило добровольно подавать повод к общей коалиции в то самое время, когда я готовился двинуться на берега Темзы [Наполеон должен здесь находиться в очевидном затруднении, объясняя свое тогдашнее поведение. Он продиктовал на острове С. Елены все точки зрения, с которых он смотрел на высадку. Он дал Вильнёву наставления, которые вполне заставляют верить действительности предположения этой экспедиции. Многие этому никогда не верили. Но достоверно то, что поведение Наполеона, казалось, вызывало войну на твердой земле, и заставило думать, что он охотнее желал приобретать лавры в Австрии, нежели в Англии. Но если он хотел войны на твердой земле, то каким образом объяснить мысль подвергать опасности все морские силы Франции и Испании, соединенные в канале, и жертвовать ими без всякой цели? Если же напротив, он хотел сделать высадку в Англию, то отчего не отложить на шесть месяцев перемены в Италии и присоединение Генуи, которые необходимо вовлекали его в двойную войну?].
