Еще раз говорю: я поддержу интеграционные механизмы, даже если этими механизмами будет руководить Баба-Яга, потому что в 1996 году, когда мы начинали Союзное российско-белорусское государство, я сказал Александру Григорьевичу (А. Г. Лукашенко, Президент Республики Беларусь. – Д. Н.) перед его первой встречей с Ельциным: «Берите инициативу. Если вы завтра объявите союзные президентские выборы, я хоть и противник Ельцина, но пойду в доверенные лица, если он пойдет в президенты, а вы – в вице-президенты Союзного государства». И ведь в тот момент Лукашенко… Сегодня он будет это отрицать… Если он будет писать такие же мемуары, как победители 1991 года, то обязательно напишет, как он всю жизнь боролся за суверенитет Белоруссии. А в тот момент он был готов, как Богдан Хмельницкий[89], объединить Белоруссию и Российскую Федерацию.
Но этого испугались в Московском Кремле. И этого боятся до сих пор, потому что Белоруссия сегодня как «тень отца Гамлета»: для наших «рыночников» она является немым укором… Да, там часть государственной экономики советского типа, но там нет такой нищеты, как у нас. Там заказы на предприятиях на полтора-два-три года вперед. И поэтому на самом деле экономически эффективно было бы соединить сегодня достоинства нашей экономики, уже прошедшей трудный этап, но являющейся по-прежнему сырьевой, по-прежнему зависимой от Запада, и белорусской экономики как независимой, как суверенной, как промышленной. У нас в России уже нет станкостроения, у нас уже нет машиностроения. А в Белоруссии пока есть.
Последний вопрос, Сергей Николаевич. Вы видите сегодня позитивную альтернативу СССР или нет? И если видите, то в чем она, по-вашему, состоит? И насколько это близкая/далекая перспектива?
СССР восстанавливать нелепо, да и невозможно: мы из этих одежд в любом случае выросли. И нельзя повторять ошибок СССР, в том числе системных, которые помогли нашим врагам его разрушить. Я убежден, что интеграция постсоветского пространства неизбежно приведет к формированию Российского союза, условно говоря. Вокруг такого союза будут братские государства, оставшиеся независимыми. Возьмите ту же Туркмению, Узбекистан, Закавказские республики, Прибалтику. Но и этим республикам, сегодня суверенным государствам, важно, чтобы была стабильность на этом огромном пространстве. А это может быть только в рамках единого Союзного государства. Не надо бояться, что над бывшей РСФСР опять возникнут надгосударственные органы, что снова будет некая союзная структура.
Вот как американцы легализовали Российскую Федерацию? Ее принимали в ООН? Нет. Табличку Советского Союза в Совете Безопасности выкинули, поставили табличку Российской Федерации. Вот и все международные действия по признанию за нами права вето. Точно так же смирятся и с созданием Российского союза. И ради этого стоит сегодня и работать, и жить.
Диалог десятый
Юрий ПРОКОФЬЕВ
Юрий Анатольевич Прокофьев
В те годы член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь Московского городского комитета КПСС.
Декабрь. ФиналКомментарии и свидетельстваАнатолий Черняев «1991 год. Дневник помощника президента СССР»
Февраль 1990. Смятение в душе. Общество рассыпается, а зачатков формирования нового пока не видно. У Горбачева, по моим последним наблюдениям, утрачено чувство управляемости процессом. Он, кажется, тоже «заблудился» (любимое его словечко) в том, что происходит, и начинает искать «простые решения» (тоже любимый его термин).
Сентябрь 1990. Грядет революция. Та самая, которую вызвал Горбачев. Но он не ожидал такого и долго не хотел называть это сменой власти, тем более сменой строя. Да и сейчас продолжает говорить лишь о смене экономической системы. Нет, то, что происходит, действительно равно 1917 году, пусть и «наоборот».
Юрий Прокофьев «До и после запрета КПСС. Первый секретарь МГК КПСС вспоминает…»
Страна и партия с необычайной быстротой катились под уклон. Необходимы были реформы, пересмотр экономической политики. Но пошли по другому пути: и страну, и партию стали «ломать через колено». Все ли было случайно? <…> Уверен, что помимо объективных причин налицо и сознательный подрыв авторитета партии, и ее развал, желание доказать, что она не имеет особого влияния и мало на что способна, а главное, не может реформироваться.
Заявив «перестройку и ускорение», мы ввязались в драку, не имея программы, и все пошло путем проб и ошибок. У народа были большие ожидания.
Кризису содействовали неумелые и неумные реформы перестройки. Но есть и что-то неподвластное анализу, существует какая-то тайна, почему страна развалилась так стремительно.
Анатолий Черняев «1991 год. Дневник помощника президента СССР»
Он (Горбачев) действительно далеко пошел… Вернее, начатое им дело пошло далеко. Причем с 1988 года все чаще случалось так, что развязанные им процессы опережали его самого. Он все меньше мог контролировать общественные и интеллектуальные силы, которые сам раскрепостил.
Начать наш разговор я бы хотел с того самого дня – 8 декабря 1991-го, когда были подписаны Беловежские соглашения, фактически ликвидировавшие Союз ССР. Кстати, все это случилось, как мы с вами помним, уже после запрета КПСС[90]. Был ли этот день для вас неожиданностью? Или вы предполагали, что должно случиться нечто подобное? Что вам вообще больше прочего запомнилось о тех днях и событиях?
Вы знаете, неверно говорить только о 8 декабря. Подготовка к развалу Союза шла, на мой взгляд, минимум с 1984 года. Целый ряд мероприятий был проведен и внутри страны, и из-за рубежа. Потому это был логический конец процесса, который в течение нескольких лет шел у нас в стране. И одной из завершающих точек был ГКЧП, август 1991 года.
Это было уже юридическое закрепление развала Советского Союза. По существу, он развалился в августе, а юридически развал был закреплен 8 декабря тройственным соглашением. Конечно, это была трагедия, но для меня трагедия ожидаемая.
То есть к декабрю вы уже вполне допускали, что нечто подобное случится? В ваших воспоминаниях, в том числе в книге «До и после запрета КПСС…», вы пишете о том, что до конца для себя так и не ответили на вопрос, почему Горбачев не смог реформировать партию, свою собственную партию, которая его взрастила и вывела на первые позиции в государстве. Вы там прямо говорите, что либо он не смог, не хватило потенции, что называется, управленческой воли, либо он это сделал намеренно.
