Главный артиллерист страны детально изучал вопросы управления огнем и взаимодействия с другими родами войск, проверял, наставлял, учил. «Когда- то, — вспомнил он, — в старой русской армии было специальное наставление по прорыву укрепленных полос противника. Почему бы не создать подобное, но для новых условий?» Ценное учебное пособие появилось в кратчайшие сроки.
Напряжение сил было предельным, но... генерал Воронов в то же самое время готовился к еще одной операции, на Среднем Дону. Ставка рассматривала ее как логическое продолжение контрнаступления под Сталинградом и планировала начать 6 января 1943 года.
В один из тех дней, а точнее, в одну из тех ночей Николай Николаевич вместе с командующим Юго-Западным фронтом генералом Ватутиным прибыл на командный пункт одной из стрелковых дивизий. Оба они предыдущие сутки работали без сна и очень устали, доклад же командира, монотонный, с длинными паузами, усыплял, словно колыбельная песня. И все же генерал Воронов уловил чей-то громкий шепот, раздававшийся во время пауз: это начальник штаба дивизии, пользуясь усталостью высоких гостей, беззастенчиво подсказывал своему шефу. Воронов приказал прекратить доклад и забрал у подсказчика документ, которым тот пользовался в качестве шпаргалки. Это был... боевой приказ дивизии на предстоящее наступление.
Оказалось, что документ, содержавший бесценные для противника сведения, отпечатан в 14 экземплярах, причем 13 из них уже отправились к адресатам. Расчет рассылки заставил Николая Николаевича ужаснуться: кого там только не было!
— Вы сделали большое упущение по службе, — сказал он, с трудом сдерживая гнев. — Вы не послали документ еще одному адресату — Военторгу!
— Виноват, немедленно отпечатаем и пошлем, — с готовностью ответил начальник штаба.
Генерал Ватутин приказал немедленно собрать и уничтожить все экземпляры. Последствия утечки информации могли быть весьма тяжелыми. Не зря Верховный главнокомандующий в беседах по телефону так часто напоминал о том, как важно обеспечить полную скрытность подготовки к предстоящим действиям.
По залитым непролазной грязью фронтовым дорогам генерал Воронов продолжал объезжать командные пункты артиллерийских частей, где его ожидали генералы и офицеры с докладами о положении дел. Часто эти доклады переходили в занятия по обмену опытом в непринужденной обстановке, при этом участники увлекались так, что сидели далеко за полночь.
Еще и еще раз просчитывал и уточнял решения главный артиллерист, добиваясь как минимум трехкратного превосходства над противником на важнейших направлениях. Глубина прорыва для ударной группировки Юго-Западного фронта — 120 километров, для Сталинградского — 100; окружение необходимо завершить за трое — четверо суток. Артиллерия должна обеспечить надежное подавление противника на всю глубину его обороны и проложить своим огнем дорогу подвижным группам — трем танковым армиям, двум механизированным и трем кавалерийским корпусам.
Заветная дата приближается. «Все ли сделано? Не упущено ли что-то важное?» — задавал себе вопросы генерал Воронов, перечитывая сотни записей в рабочем блокноте. И вдруг — срочный вызов в Москву. Так не вовремя, тем более что касался он главным образом А. М. Василевского, — Сталин хотел побеседовать с ним по поводу письма командира 4-го механизированного корпуса В. Т. Вольского, в котором тот выражал сомнения в успехе предстоящей операции.
Обратный вылет задержался из-за плохой погоды. Обидно: грандиозную огневую подготовку, в организацию которой вложил столько сил, он так и не увидит. Несколько утешали первые доклады, полученные сразу же по прибытии на Юго-Западный фронт: артиллерийская подготовка прошла по плану, тактическая зона обороны противника прорвана на всю глубину, войска движутся вперед, отражая контратаки, танки выходят на оперативный простор.
Всю ночь радиостанции принимали донесения об очередных успехах, а утром к Николаю Николаевичу привели двух пленных румынских генералов, Один из них категорически отказался приказывать своим подчиненным сдаваться в плен. Тогда другой сказал, обращаясь к советскому военачальнику:
— Вы не волнуйтесь, господин генерал, у его солдат ограниченное количество питания и боеприпасов, ничего не нужно предпринимать, к вечеру они сами сдадутся.
Так и вышло.
Советские артиллерийские группировки работали слаженно, словно хороший оркестр. Мощь их огня вдохновляла, танкисты и пехотинцы, охваченные невиданным подъемом, неудержимо шли вперед. Фашисты, опомнившись, начали оказывать бешеное сопротивление. К 23 ноября накал битвы достиг предела.
Генерал Воронов осматривал разбитые инженерные сооружения и боевую технику противника, оценивал меткость артиллеристов, могущество орудий и боеприпасов, принимал доклады о победах зенитчиков и противотанкистов, которым, впрочем, иногда приходилось меняться местами. Например, одно из противотанковых подразделений участвовало в захвате гитлеровского аэродрома. Самолеты пытались взлететь, но 45-мм пушки их били на взлете так, что уйти не удалось никому. Наконец пришло и самое ожидаемое донесение: советские танковые клещи сомкнулись у Калача. Враг окружен!
Это значило, что в ходе Великой Отечественной войны достигнут великий перелом. Это значило, что молодая советская армия научилась воевать, одерживать победы и вступила в качественно новый этап развития. Артиллерия выполнила свои задачи с честью, ее боевая работа вызывала уверенность в могуществе страны, и недаром 19 ноября, день начала контрнаступления под Сталинградом, стал ее днем!
Ценность опыта, полученного в ходе подготовки и ведения операции, в глазах специалиста была огромна. Начальник артиллерии немедленно приступил к его обобщению, причем без отрыва от напряженной деятельности по управлению войсками, в условиях более чем спартанских.
В те дни на командном пункте Воронежского фронта Николай Николаевич встретился с его командующим, бывшим начальником Главного разведывательного управления генералом Ф. И. Голиковым. Они давно знали ДРУГ друга, но случай поговорить наедине, по душам, представился только сейчас. Тогда-то и задал главный артиллерист опасный, не дававший покоя вопрос: знал ли Голиков о подготовке Гитлером нападения на СССР?
Филипп Иванович ответил, что еще в конце декабря 1940 года лично докладывал Сталину о плане «Барбаросса», замысел которого советские разведчики добыли не в сейфах «Оберкоммандо вермахт», а из квартиры генерала фон Паулюса, где тому, ради экономии времени, разрешили работать над картами и расчетами. Последнее обстоятельство вызвало у Сталина подозрение: уж очень похоже на провокацию.
