Этот портрет княгини Дашковой лишь завершает её характер, основой которого стали первые дни царствования Екатерины. Много чего было с тех пор — и немилость императрицы, и многолетние скитания по Европе, и смерть любимого мужа, и смерть сына, и капризы и мотовство дочери, — но она выстояла, вынесла все свои горести. И только одно она не могла простить своей царственной подруге: та наслушалась сплетен, оговоров, наговоров, тихого шёпота Орлова и отвернулась от своей пособницы, молоденькой княгини Дашковой.
Зимний дворец весь светился огнями. Тысячи свечей не давали тьме угнездиться в укромных уголках гигантской бальной залы. Как и всегда, на бал к Екатерине, уже двадцать лет спокойно царствующей в громадной России, съехались все самые именитые и самые родовитые люди, разукрашенные бриллиантовыми пуговицами и золотом расшитых воротников. Во всех концах залы прохаживались, прислушиваясь к разговорам, посланники всех стран, с которыми дружила Россия.
Когда в дверях появилась княгиня Дашкова, на неё начали оглядываться, улыбались, ещё не зная, как примет свою прежнюю подругу императрица. Княгиня, одетая более чем просто, не нацепившая на себя ни одного драгоценного камня, смело вгляделась в блеск и мишуру залы и улыбнулась нескольким знакомым, оказавшимся здесь.
К ней пока не подходили: никто не знал отношения Екатерины к прежней подруге, тем более что и Дашкова уже немного поотвыкла от традиций русского двора, поскольку появилась здесь после многолетних поездок по Европе и знакомства с самыми именитыми и образованными людьми.
Екатерина ещё не выходила, и все придворные с любопытством ждали, как отнесётся она к опальной княгине.
Императрица вошла быстро, кивком головы здороваясь с присутствующими, и подошла к группе иностранных министров при русском дворе.
Она говорила с ними о вещах, обычных для неё: о политике, о новинках архитектуры, литературы и театра, узнавая детали отношения к этим видам искусства из первых уст.
Увидела она и Дашкову и кивком головы подозвала её к себе. Ласково и милостиво поздоровалась она с княгиней, спросила о её здоровье и здоровье её детей, с которыми Екатерина Романовна путешествовала по Европе, стараясь дать им наилучшее образование.
И только потом, пригнувшись к уху Дашковой, Екатерина сообщила ей:
— Я хочу предложить вам, княгиня, кое-что особенное...
Екатерина сказала это с таким видом, что ближайшие придворные увидели в этом знак неблаговоления и тут же отодвинулись от Дашковой.
— Я закончу разговор, и вы подойдёте ко мне, — объявила Екатерина Дашковой и отвернулась от неё с хмурым и строгим лицом.
Все увидели в этом опять-таки знак немилости и постарались не встречаться с Дашковой даже взглядами...
Княгиня и сама заволновалась, не зная, что стоит за словами императрицы. Кто знает, может, ссылка в подмосковную деревню, где она и так провела несколько лет, стараясь выправить дела в имении и расплатиться с долгами, которые оставил ей после смерти её муж, бывший полковником в Дерпте и тративший все свои средства на устройство полка.
А может быть, императрица выскажет ей порицание за то, что она слишком часто встречалась с Дидро, с Вольтером, с самыми знаменитыми философами и учёными Европы. Кто знает, что может быть на уме у Екатерины...
Дашкова стояла, поражённая предчувствиями, и даже не заметила, как Екатерина вышла на середину залы и уже смотрела на неё, призывая к себе взглядом.
Только тогда, когда княгиню подтолкнули под локоть придворные, у неё хватило сил подойти к Екатерине, в одиночестве стоявшей на открытой середине залы.
— Я хочу изумить вас своим предложением, — серьёзно и строго проговорила Екатерина. — Знаю, что вы, как всегда, будете сопротивляться, но кроме вас, мне кажется, никому недостанет смелости и образованности, чтобы занять это место. А место это — президент Академии наук.
Дашкова была потрясена. Она даже не нашлась что ответить.
— Да, мне кажется, что самый лучший учёный в нашем государстве — это вы, и вы сумеете обуздать профессоров и академиков, которые теперь доставляют мне много хлопот...
Дашкова наконец обрела дар речи.
— Ваше величество! — воскликнула она. — Но я не смогу выполнить вашу волю, и обязанность эту я не в силах исполнить, потому что я круглая невежда, и где уж мне соревноваться с такими умными и учёными людьми, как профессора Академии...
— Ну, положим, не все они умные и такие уж учёные. Вашей образованности хватит на них, — хмуро улыбнулась Екатерина.
— Господи, да назначьте меня начальницей над вашими прачками, — заговорила Дашкова, — и я стану ревностно вам служить. Я не знаю этого ремесла, но буду стараться исправить ошибки, которые могу допустить, а как исправить ошибки, которые повлекут за собой пагубные последствия невежества директора Академии наук?
— Ваш отказ лишь убеждает меня, что мой выбор сделан правильно, — сказала императрица и поспешно отошла от Дашковой.
Придворные расценили этот торопливый отход от Дашковой как свидетельство крайней неприязни Екатерины к ней. Для этого у них были серьёзные основания. Много лет при дворе, исполняя обязанности статс-дамы, которыми почтила её императрица, жаловалась Дашкова на неё всем иностранным послам, что будто бы не получила она от Екатерины ничего, живёт в нищете, и переворот, в котором она играла такую видную роль, ничего ей лично не дал. Дашкова, вероятно, забывала, что указ императрицы, давший ей двадцать четыре тысячи рублей — по тем временам целое состояние, читали все иностранные министры, и даже в Европе знали, чем одарила Екатерина не только Дашкову, но и других участников переворота. Она, Дашкова, ворчала, ей было мало милостей императрицы, хоть и выдавала она всегда себя за бессребреницу...
И холодно отпустила её Екатерина в Европу, и уже не было прежней дружбы и откровенности, словно бы Дашкова сделала своё дело и теперь больше не была нужна императрице...
Словом, мотивов для вывода, что императрица опять холодна и немилостива к княгине, у придворных было немало...
Дашкова, поговорив с Екатериной, поспешила домой. Она не захотела более оставаться на великосветском балу — предложение императрицы так взволновало её, что уже ничем нельзя было занять свои мысли, как анализом этого предложения.
Она не сняла бального платья, а тут же уселась за стол и стала писать длиннющее письмо императрице.
Она выразила в нём свою крайнюю благодарность за такую высокую оценку её, Дашковой, скромных знаний, но принять этот выбор она не решается, так как ещё нигде и никогда не руководила женщина сонмом[27] учёных мужей, да и сама природа сотворила женщин не директорами, а этот шаг — явление историческое, и потомки осудят императрицу за этот странный выбор.
