Потом Семен Михайлович повел речь о "Ташкенте":
- Я приехал, чтобы поздравить всех вас с благополучным завершением последнего героического похода. Мы все делаем, чтобы поддержать Севастополь, и ваш корабль - один из тех, которые помогли Севастополю особенно значительно. За это вам, морякам, великое спасибо. Я давно слышал о вашем корабле, слышал и о том, что командир у вас кубанский казак...
Тут Буденный задорно мне подмигнул, а я подумал, что в казаки меня, должно быть, произвел Евгений Петров, который мог по дороге из Краснодара рассказать Семену Михайловичу, что я родом с Кубани.
- Рад, что довелось, - продолжал Буденный, - самому с вами встретиться, увидеть вас здоровыми и веселыми. Такими бойцами, как вы, может гордиться вся наша армия. Считаю, что весь экипаж "Ташкента" заслужил правительственные награды. А перед наркомом буду ходатайствовать о присвоении кораблю гвардейского звания. "Ташкент" его достоин!
Грянуло "ура!". Такой оценки наших походов мы и не ожидали. Все понимали: раз командующий фронтом так сказал о наградах экипажу, то это вопрос решенный. А на Черноморском флоте летом сорок второго года еще не было такого корабля, где имел бы правительственные награды весь личный состав.
Семен Михайлович пошел осматривать корабль. Поглядев на пробоины, спросил:
- Воевать-то на нем еще сможешь, командир?
- Конечно, товарищ Маршал Советского Союза! После ремонта корабль сможет выполнять любые боевые задачи.
Я доложил, что руль уже введен в строй, пробоина в корме заварена и румпельное отделение осушено, а носовые отсеки будем осушать в Поти - при хорошей погоде дойдем и так...
Посещение корабля Буденным было для экипажа большим событием. Проводив маршала, все вернулись к работам будто с новыми силами.
В этот же день "ташкентцев" порадовала флотская газета "Красный черноморец". Проходя после ужина по палубе, я увидел большую группу краснофлотцев, окруживших политрука Смирнова. Оказалось, Василий Иванович читает вслух стихотворение о нашем корабле из только что полученного номера газеты.
Написал стихотворение поэт Сергей Алымов, которого на "Ташкенте" знали все. Находясь с самого начала войны на Черноморском флоте, он не раз бывал у нас на корабле. Человек не особенно разговорчивый, Алымов любил молча наблюдать за работой моряков, прислушиваться к их беседам. А потом в его стихах, появлявшихся во флотской газете, обнаруживалось много верно подмеченных деталей корабельной жизни, матросского труда.
В стихотворении, которое читал Смирнов, описывался наш севастопольский рейс 27 июня, и это было вообще первым, что появилось о нем в печати. Не мудрено, что стихотворение сразу же приобрело в экипаже исключительную популярность. Наверное, каждый, кому не достался номер газеты, переписал его.
Мне хочется привести стихотворение, за которое "ташкентцы" были так благодарны поэту. Вот оно:
ЧУДЕСНЫЙ КОРАБЛЬ
Его называют экспрессом морей,
Отменно хорош он собой.
Он всех кораблей черноморских быстрей
Красавец корабль голубой.
Он долго в порту никогда не стоит,
Пришел, отгрузился - в поход!
Стремительно мчится, несется, летит
Чудесный корабль-скороход.
Да где там стоять, когда время не ждет,
Минута - и та на счету.
Корабль-скороход в Севастополь идет,
Со старта набрав быстроту.
Охотились "юнкерсы" часто за ним
И ночью, и днем стерегли.
Красавец их залпом встречал огневым,
Стервятники взять не могли.
Кубанский казак - командир корабля,
Ему ль попадаться впросак?
Летит по волне, как казак в ковылях,
Бывалый и смелый моряк.
Пошел в Севастополь корабль голубой,
Дошел - и назад во весь дух.
Сто "юнкерсов" встретил, и начался бой,
Вода закипела вокруг...
Корабль танцевал небывалый балет,
Кружился, вертелся, скользил.
Казалось, вот-вот корабля уже нет
Так сильно противник бомбил.
Но нет! Черноморцы народ не такой,
Чтоб, смерть повстречав, умирать.
Характер у них краснофлотский, морской
В бою головы не терять.
Ложилися бомбы у самых бортов
Впритирку, казалось - взорвет...
За бомбою бомба - полсотни!.. Сто!..
Всех бомб - не меньше трехсот.
Без умолку пушечный гром грохотал,
Стволы охлаждали водой.
Один пикировщик немецкий упал,
За ним загорелся другой.
Ходили под смертью четыре часа,
Победой закончился бой.
Матросы, смотревшие смерти в глаза,
Спасли свой корабль голубой.
Герой после боя, бывает, помят,
Болят и бока, и рука.
Об этом товарищи не говорят,
Когда уже смерть далека.
И слава по Черному морю идет
О быстром, красивом собой,
О том, кого все Черноморье зовет:
Корабль-скороход голубой.
Перечитывая сейчас стихотворение, я отдаю себе отчет, что это - не лучшее из созданного ныне уже покойным Сергеем Алымовым, автором известнейшей песни "По долинам и по взгорьям" и многих других. "Чудесный корабль" - просто стихотворный репортаж, написанный по горячим следам событий. Прошли лишь какие-то часы с момента, когда поэт мог узнать подробности нашего рейса, и до того, как номер флотской газеты (она выходила в Сочи, куда редакцию эвакуировали из Севастополя) поступил на корабли.
В стихотворении нет названия корабля, не упомянуто ни одной фамилии моряков. Алымов писал для очередного номера газеты, писал для того дня и должен был считаться с требованиями военного времени. Но на флоте знали, кто такой "голубой красавец", и всё поняли. Стихотворение "Чудесный корабль" рассказало черноморцам и о том, какой тяжелый бой вел "Ташкент", и о том, что враг не смог нас победить. А для "ташкентцев" оно навсегда осталось дорогой памятью о пережитых боевых днях.
30 июня я доложил базовому командованию, что "Ташкент" к переходу в Поти готов. Выход назначили на 1 июля, но через несколько часов отставили. Где-то на пути к южным базам разыгрывался шторм, и инженеры из техотдела заявили, что выпускать в море лидер с заделанными на скорую руку пробоинами опасно.
Отсрочка выхода была мне не по душе: близкий к фронту Новороссийск совсем не подходил для длительной стоянки поврежденного корабля. Над городом по нескольку раз в день появлялись вражеские самолеты, и фашисты уже наверняка знали, что "голубой крейсер", за которым они так упорно охотились, стоит у Элеваторной пристани.
В Новороссийске было ясно, солнечно, а южнее погода портилась, и до конца дня 1 июля, выход не назначили и на завтра.
Под вечер дежурный неожиданно доложил:
- Товарищ командир, звонят из проходной - говорят, там ваш отец...
Я вскочил и поспешил к проходной будке порта. Почему отец в Новороссийске? И откуда ему знать, что я сейчас тут? Правда, до Краснодара отсюда всего сто двадцать - сто тридцать километров. Но выезжать за пределы своего города без особой надобности было не в привычках моих родителей, которые давно уже смирились с тем, что редко видят сыновей. Встречаться с ними и отец, и мать любили дома, в Краснодаре. В последний раз я был там во время отпуска больше года назад, еще до войны...
