В революционной среде многие знали Кропоткина, и не только в Швейцарии. Он съездил на полтора месяца в Испанию, где анархическое движение становилось наиболее массовым. В Мадриде и Барселоне встретился с десятками людей, установил много контактов от имени юрцев. Испанцы надолго запомнили приезд Кропоткина.
Осенью 1877 года состоялся конгресс Интернационала в бельгийском городе Вервье. Сразу вслед за ним - Международный социалистический конгресС. Он проходил в Генте, другом городе Бельгии, где Кропоткин побывал еще в 1872 году, возвращаясь из Швейцарии в Россию. Он принял участие в обоих собраниях под именем Левашова.
В Генте разгорелась борьба федералистов Юры против стремления социал-демократического крыла, которое возглавлял на конгрессе Вильгельм Либкнехт, объединить рабочие организации вокруг одного центра. Хотя юрцев было всего девять человек, им удалось помешать принятию проекта централизованного управления рабочим движением в значительной степени благодаря Кропоткину, избранному секретарем конгресса. Здесь впервые на международном уровне проявились блестящие способности Кропоткина как оратора, сумевшего логикой и страстностью своих выступлений убедить многих в целесообразности сохранения самостоятельности Юрской федерации.
Еще не завершился конгресс, а Петру Алексеевичу пришлось срочно покинуть Гент по настоятельному требованию товарищей-социалистов. Дело в том, что бельгийская полиция каким-то образом узнала, что под именем Левашова скрывается беглый государственный преступник князь Кропоткин. Правда, арестовать его хотели лишь за нарушение правил регистрации в гостинице, но стоит попасть в руки полиции, как наверняка всплывет и прежнее дело: Россия потребует выдачи. В этот день друзья даже не пустили его с митинга в гостиницу. Окружив тесной толпой, рабочие привели Кропоткина на квартиру одного социал-демократа, у которого предстояло переночевать - он принял русского анархиста по-братски. А утром поезд уже вез его в Англию, которая, таким образом, вторично спасала его.
Пребывание в Лондоне нужно было использовать. И Кропоткин целые дни проводит в библиотеке Британского музея, изучая имевшиеся там материалы по Великой Французской революции, которой необычайно заинтересовался, желая понять, как начинается революция, проверить свою догадку, что именно достижения естественных наук подтолкнули к бурному развитию революционного процесса и что анархическая тенденция играла во французской революции, как и во всякой другой, важную роль. Эта работа продлится потом и займет не один год. А сейчас он не может долго сидеть на месте, над книгами и рукописями, душа рвется к живому делу.
Петр Алексеевич едет в Париж, где после разгрома Коммуны началось постепенное пробуждение социальной активности рабочих. Ему казалось, что он возвращается в славные времена кружка «чайковцев». И вместе с бакунистами Жюлем Гедом и Андреа Коста, которые впоследствии перейдут в стан марксистов, он пытается организовать первые социалистические группы. Сначала это были беседы где-нибудь в кафе, куда собиралось по пять-шесть рабочих. Затем те шли к своим товарищам, и через несколько дней на митинг приходило несколько десятков, а то и около сотни человек. Не так уж много, но ведь это самое начало…
В марте 1878 года на первые «поминки Коммуны» собралось не более двухсот человек. А через два года, когда в Париж вернулись освобожденные по амнистии коммунары, все население города вышло на улицы их восторженно приветствовать.
Из всех встреч той весной Кропоткину особенно запомнился визит к Ивану Сергеевичу Тургеневу, уже давно жившему во Франции. Тургенев сказал П. Л. Лаврову, что хотел бы отпраздновать по русскому обычаю удачный побег князя-революционера из царской тюрьмы. Кропоткин пришел к любимому с юности писателю и был принят с исключительным радушием. Переступить порог квартиры Тургенева было для Кропоткина величайшим счастьем. Он восторгался стилем, художественной стройностью тургеневских произведений, которые сравнивал с музыкой Бетховена.
Но - больше всего в творчестве Тургенева Кропоткин ценил необычайную привлекательность женских образов. Вот его признание: «Повесть Тургенева «Накануне» определила с ранних лет мое отношение к женщине, и, если мне выпало редкое счастье найти жену по сердцу и прожить с ней вместе счастливо… этим я обязан Тургеневу».
У Тургенева обсуждались новости из России. «Процесс 193-х» - важнейшая из них. Всеобщее восхищение вызвала речь на суде Ипполита Мышкина, многократно прерывавшаяся председательствующим. Она, кстати, вобрала в себя многое из написанной Кропоткиным программы для кружка «чайковцев». Тургенев расспрашивал о Мышкине: «я хотел бы знать все, касающееся его. Вот человек - ни малейшего следа гамлетовщины…»
Тургенев предчувствовал появление в русской жизни совершенно нового типа интеллигента-революционера и, по-видимому, присматривался к своим собеседникам - к Лаврову и Кропоткину. Однажды он предложил им пойти вместе в мастерскую скульптора Марка Антокольского и особенно рекомендовал посмотреть только что завершенную работу «Христос перед народом». Скульптура Кропоткина потрясла: необыкновенная грусть в лице в сочетании с огромной внутренней силой во всей фигуре Христа. Он казался похожим на связанного веревками здорового, крепкого крестьянина.
Антокольский не сразу понял, зачем Тургенев попросил принести лестницу. А тот считал, что революционеру нужно видеть творение гениального скульптора именно сверху. И действительно, с высоты Кропоткин понял всю умственную мощь этого Христа, его глубокое презрение к глупости вопившей толпы, его ненависть к палачам». Он очень многое понял для себя, взглянув на работу Антокольского так, как советовал Тургенев.
Той же весной, когда Кропоткин уехал из Парижа снова в Швейцарию, он встретился со своей будущей женой. Это была студентка-биолог Женевского университета Софья Ананьева-Рабинович, приехавшая учиться из далекого сибирского города Томска, где прошли ее детство и юность. Хотя родилась она в Киеве, но отец ее был сослан в Сибирь. В 17 лет Софья ушла из дома и отправилась в Швейцарию учиться - так поступали в то время десятки девушек России, не имевших возможность получить университетское образование на родине. И вот однажды ей предложили помочь одному русскому эмигранту в переводе с испанского. Этим русским оказался Кропоткин. Своему другу Полю Робену Кропоткин сообщил: «Я встретился в Женеве с одной русской женщиной, молодой, тихой, доброй, с одним из тех удивительных характеров, которые после суровой молодости становятся еще лучше…» Они встретились весной, а 8 октября 1878 года поженились.
