Силою вещей – тоже галлицизм: «Par force de choses».
После третьей строфы, посвященной 1812 году, мы привели еще три. Ими начинаются размышления о круговороте истории, о мимолетности славы, о личности, роли, участи Наполеона.
Первоначальный вариант, более шестидесяти строк, был напечатан отдельно, при содействии М. П. Погодина, в начале 1831 года. В этом стихотворении – оно называется «Герой» – что-то напутала или подпортила редакция «Телескопа». В чем состояли ошибки или опечатки? Успел ли Погодин их устранить? Похоже, что не успел…
В число «разбросанных строк», т. е. в состав X главы, из текста «Героя» перенесено одно четверостишие, коему пушкинисты определили номер VIII.
Сей муж судьбы, сей странник бранный,
Пред кем унизились ц‹ари›
Сей всадник Папою венчанный
Исчезнувший как тень зари.
Плюс еще одна строка – «Измучен казнию покоя». Б. Томашевский, за ним Н. Эйдельман предлагали целиком внести в X главу то четверостишие, из которого, по их мнению, извлечена строка-одиночка.
В таком случае требуется объяснить, почему остальные, соседние строчки не потревожили государево око?
Очевидно, некоторые отрицательные пометки Николая следует воспринимать не буквально, а расширительно. Весьма возможно, что в данном случае они окаймляют, отчеркивают «от» и «до», предназначают к удалению всю строфу, все 14 строк.
Нам предстоит восстановить нарушенное чередование рифм, возвратить его в строгие рамки онегинской строфы. Попутно, будем исправлять предполагаемые погрешности печатного текста «Героя».
Известна строка, почти полностью повторенная в разные годы, в трех разных беловиках:
Перед кем склонялися цари,
Пред кем смирилися цари,
Пред кем унизились цари.
Кто-то из специалистов удивлялся: почему последний по времени написания вариант не лучше, а хуже своих предшественников[14]?
Надеюсь, что наши читатели сразу вспомнят о «приеме умышленной порчи». Не будем забывать и мы.
Впрочем, Пушкин не беспричинно жаловался Одоевскому, что каждая строка у него троится. Иначе говоря, ему нередко мешало «анбарра дю ришесс» – затруднение от изобилия. А посему даже весьма убедительная реконструкция не может быть признана стопроцентной.
– Что Слава? В прихотях вольна,
Как огненный язык, она
IV
По избранным главам летает.
Чреда блистательных побед
С одной сегодня исчезает
И на другой мелькает вслед
За новизной бежать смиренно
И возносить того священно,
Над коим вспыхнул сей язык,
Народ бессмысленный привык
– На троне, на кровавом поле,
Меж граждан на стезе иной,
Твоею властвует душой
Из них, избранных, кто всех боле?
– Все он, сей дерзостный пришлец,
Еще незнаемый в конец
V
Сей всадник. Вольностью венчанный,
Пред кем склонилися цари,
Сей муж судеб: иль странник бранный,
Иль тень исчезнувшей зари…
– Нет, не у щастия на лоне,
Не зятем Косаря на троне
Его я вижу, не в бою,
Но там, где на скалу свою
Ступил последний шаг Героя.
Изгнанный манием царей,
Осмеян скопищем вралей,
Измучен казнию покоя,
Он угасает, недвижим,
Плащом закрывшись боевым.
Каждая из предстоящих онегинских строф являет собой цельный, законченный эпизод. В ближайшей имеется в виду временщик, крайний оплот реакции, граф Аракчеев. А также его приспешник, граф Клейнмихель, руководивший истреблением принадлежащих Аракчееву окрестных деревень. Расправа над невинными поселянами должна была служить возмездием за дело, в сущности, семейное, за убиение домоправительницы Аракчеева – Настасьи Минкиной.
Сей подвиг дал право поэту заклеймить Клейнмихеля, даровать ему нарицательное имя. Оно пишется по-разному:
Нимврод, Немрод, Нимрод. К последней форме постоянно прибегал Пушкин.
Кто был Нимрод? Вавилоно-халдейский деспот, ставший символом безграничной жестокости.
Все перечисленные обстоятельства Пушкин сумел уложить в одну строку:
О р‹ыцарь› пл‹ети›, ‹граф› Н‹имрод›
Эта расшифровка предлагается нами в противовес, в замену традиционному прочтению:
О р‹усский› гл‹упый› наш н‹арод›.
VI
– Что царь?
– На Западе гарцует.
А про Восток и в ус не дует.
– Что Змий?
– Ни капли не умней,
Но пуще прежнего важней,
И чем важнее, тем тяжеле
Соображает патриот.
– О рыцарь плети, граф Нимрод,
Скажи, зачем в постыдном деле
Погрязнуть по уши пришлось,
Чиня расправу на авось?
Следует строфа, в коей косвенно обозначен лорд Байрон. Ранее вместо «стихотвор великородный» ошибочно читали «стихоплет» и на сем основании столь же ошибочно подразумевали князя Ивана Михайловича Долгорукова. Между тем, и «шиболет» и «дороги вмиг исправят» – скрытые цитаты из Байрона.
Под «ханжой» разумели Магницкого, затем министра просвещения князя Голицына, наконец забывавшего свои обещания Александра I.
Однако, уточнение соседних строк – не «забывая», а «добывая», – не оставляет места для гаданий. Речь идет об архимандрите Фотии, наставнике и утешителе графини Анны Орловой, возведенном в должность настоятеля Новгород-Юрьевского монастыря.
Большинство остальных разночтений с доселе принятым текстом порождено необходимостью обратного переложения, то есть снятия последствий пушкинского «приема умышленной порчи». Разумеется, далеко не все попытки восстановления в равной степени убедительны. Так, в данной строфе взамен полностью отсутствующих строк 13 и 14 можно предложить вариант патетический,
…многострадальных сыновей,
Полезных Родине своей.
Но ничем не хуже вариант иронический, имеющий опору в 12 строке –
Семействам возвратит С‹ибирь›
Авось, – по молви попугаев –
«Неблагоумных сыновей,
Достойных участи своей».
VII
Авось, о шиболет придворный!
Тебе куплетец посвятил
Тот «стихотвор великородный»,
Кто наугад предупредил:
«Авось, дороги вмиг исправят…»
– Авось, временщиков ославят,
Иль повредит нежданно лоб
Рысистых лошадей холоп.
– Авось, аренды добывая,
Ханжа запрется в монастырь…
– Семействам возвратит С‹ибиръ›,
Авось, – по молви попугаев
«Неблагоумных сыновей,
Достойных участи своей».
К сему добавим, что неразлучная подруга Фотия графиня Анна Орлова владела огромным состоянием и, в частности, знаменитым конным заводом. Не был ли причастен Геккерн к приобретению заводом крупной партии кобыл, вывезенных из Голландии?
