За несколько дней до того П. А. Вяземский записал, что Пушкин «читал мне строфы о 1812 годе и следующих – славная хроника». В другом месте Вяземский пишет, что Пушкину было присуще «верное понимание истории». Стало быть, Десятая глава должна отличаться верным взглядом, быть уравновешенной, состоять не только из острых слов. Если мы не можем, вслед за Вяземским, воскликнуть «славная хроника», значит, плоды наших разысканий страдают однобокостью, дают неполную картину.
Не всматривались, упускали из виду, упрощали личность царя Николая. Меж тем, кроме полномочий и обязанностей, царь имел свой характер, свой круг беспокойных опасений и переживаний. В этой связи обратимся к отзывам Александры Осиповны Россет. Вот запись, сделанная по-французски: «Я сохранила конверт, который содержал 10 главу Онегина».
А на том конверте – надпись Николая I: «Александре Осиповне Россет в собственные руки». Дата свадьбы Россет, в замужестве Смирновой, – 11 января 1832 года. Стало быть, данный эпизод имел место не позднее конца 1831 года. По предположению А. Гербстмана «скорее всего, в августе-сентябре 1831 года».
Гербстман приводил – в своем переводе – еще одну запись:
«Конечно, я была того же мнения и сохранила пакет, там эти великолепные росчерки и в них виден весь человек, т. е. Повелитель».
По причине излишнего доверия к словарям получалось, что одна из умнейших женщин того времени восхищается, как малое дитя, всего лишь тем, что у царя «великолепный росчерк». Но речь идет не о завитушках. Французское «параф» имело другой смысл, отмеченный лишь в словарях прошлого века.
О сем я уже упоминал в печати, и впал в другую крайность, утверждая, вслед за давними словарями, что «параф» – «помарка на полях», требующая заменить или выбросить какое-либо слово или выражение.
Все так, но не только о «помарках» речь. Пометки на полях, то криволинейные, отрицательные, то прямые, положительные, в том и в другом случае – проявления государственного ума – они, вместе взятые, вызвали одобрение и восхищение Александры Россет.
Кстати, в «ребусной» записи Пушкина в наличии оба вида «парафов»: одна черта – прямая, рядом с ней – извилистая. Вот их-то и приняли за «19».
Полагаю, что царь выразил пожелание: отмеченные прямой линией положительные фрагменты не держать втуне.
Но коль скоро поэт принял настоятельные «добрые советы» к исполнению, сие не значит, что его так уж порадовало заботливое царское участие. Ведь немедленное печатание лучших мест надолго или навсегда разваливало Десятую главу, его любимое дитя, его историко-философскую исповедь. Поэт царю повиновался, но чувство внутреннего протеста его не покидало. Обязывающие хвалы столь же равно лишают независимости, как и прямые запрещения…
… Так или иначе, нам не следует впадать в односторонность.
Сего недовольно: ограничиваться восстановлением «разбросанных строк». Надобно попытаться воссоединить, совместить строфы «положительные» и «отрицательные». При этом мы не только вправе, но и обязаны кое-что присочинить «за Пушкина», «вместо Пушкина» и даже «вопреки Пушкину». Эти восполнения сочтем чем-то вроде переложенного в рифмы комментария, не более того. Но если какие-то вставочки, стихотворные заплаты, дальнейшему улучшению не поддадутся – позвольте надеяться, что они могли подразумеваться Пушкиным.
Совмещение 18 «отрицательных» и 14 «положительных» строк поведет к образованию фрагмента длиною в 32 строки.
Знакомая цифра, не так ли?
Мы уже выдвигали различные разгадки «простейшей арифметической записи».
44
32
12
Возникает еще одно объяснение.
«44» означает четыре куплета, четыре четверостишия.
«32», как мы наконец-то сообразили – 32 строки!
Но что в сих 32 строках может соответствовать числу 12?
Ничего отыскать не удается, ибо чисто арифметического значения тут нету.
Вот каким, в конце концов, оказывается смысл столь долго не поддававшейся шарады:
Четыре куплета
извлечены из 32 строк,
толкующих о событиях 12 года.
Полагаю, что мы натолкнулись на пушкинское подтверждение всей цепочки догадок.
Подсказав общее число – 32 строки, Пушкин тем самым обязал нас восполнить недостающие, закрыть пробел.
По нашему усмотрению? Вовсе нет.
Вслед за двустрочным пробелом, т. е. за строками 10 и 11, читаем:
12. Остервенение народа
13. Настигло.
Следственно в предыдущей строке непременно должно быть обозначено – кого «настигло»?
Ясное дело – речь идет о Наполеоне. Названном не поименно, а во избежание близкого повтора, косвенно, обиняком.
Содержание строки 10 тоже поддается определению.
В нее требуется вместить сказуемое, зависимое от строки 9 – «Гроза 12 года».
По законам построения онегинской строфы строки 10 и 11 постоянно рифмуются между собой. Тут обязательно парная мужская рифма, несущая ударение на последнем, на восьмом слоге.
Так достигается связность чтения, проясняется смысл. Можно ли сей стихотворный комментарий объявить пушкинским?
Ни в коем случае! За поэтом всегда остается право сказать нечто очевидное совершенно неожиданным способом…
I
Гроза двенадцатого года
Час от часу роптала злей,
Пустился далее злодей –
Остервенение народа
Настигло. Кто Руси помог?
Барклай? Зима? Иль Русский бог!
II
Иль, вековой оплот державы,
Петровский замок. Вправе он
Недавнею гордиться Славой:
Здесь ожидал Наполеон,
Последним счастьем упоенный,
Послов коленопреклоненной
Москвы с ключами от Кремля.
Но не пришла Москва моя
К нему с повинной головою
Не праздник, не позорный дар,
Она готовила пожар
Нетерпеливому герою.
Отселе, в думу погружен,
Глядел на жадный пламень он,
III
И проччь пошел… Пал деспот, «ниже
Исколот». Силою вещей
Царь-путешественник в Париже
Был наречен Царем царей,
Нечаянно пригретых славой.
«Владыка слабый», и «Лукавой»,
«Плешивый», «Щеголь», «Враг труда» –
Буффонил недругов!
– Тогда
Его не благоумно звали,
Когда канальи-повара
У Государева шатра
Орла двуглавого – щипали…
– Что Слава? В прихотях вольна,
Как огненный язык, она
IV
По избранным главам летает.
«Исколот ниже» – галлицизм, буквальный перевод французского «perce bas». Словарь Н. П. Макарова дает смягченное значение: «L’homme bas perce» – «человек, опозоренный в конец».
Силою вещей – тоже галлицизм: «Par force de choses».
