Вольф Григорьевич не раз говорил, что ясновидение «противоречит» дедуктивному методу Шерлока Холмса, но оба они приносят пользу и не отрицают друг друга. Одним раскрытым делом Мессинг особенно гордился, хотя рассказывал о нем только самым близким друзьям. Связано оно было с немецким шпионажем в годы Второй мировой войны.
Итак, в 1944 году около Новгорода задержали подозрительного человека. Высокий широкоплечий блондин, типичный представитель «арийской расы». Да он и не скрывал, что немец. Наша разведслужба считала его агентом, но доказать этого не могла. Немца пытали, даже устроили инсценировку казни, чтобы вырвать признание, но он выносил самые страшные боли, и сломить его не удавалось. Расстреливать этого человека не хотели, подозревая, что он является агентом целой шпионской сети. О себе он говорил, что был контужен и, придя в чувство после боя, добрался до брошенной жителями деревни. Три месяца жил в пустом амбаре, сжег свою одежду и переоделся в крестьянскую. Питался дичью, подстреленной из пистолета, и кое-какой найденной в избах едой. Уверял, будто не знает ни слова по-русски, что вызвало подозрение у военных следователей. Они обратились за помощью к Мессингу (обратите внимание, дорогие читатели, на этот факт. – В. С.), чтобы он выяснил, понимает ли немец русский язык. Вольф Григорьевич, одетый в штатское, начал ходить на допросы, но участия в них не принимал. Посредством телепатии он установил, что немец в уме переводит фразы с русского на немецкий язык. Но как доказать, что он шпион? Доказать фактически? Вольф Григорьевич придумал столь хитроумный план, что одурачил даже опытного немецкого разведчика. После очередного допроса Мессинг, разыграв из себя начальника, сказал на чистейшем немецком языке:
– Теперь я абсолютно убежден, что вы невиновны.
Затем спокойно встал из-за стола и произнес по-русски:
– Вот и все. Можете идти.
Обрадованный пленник тут же вскочил со стула, лишь через мгновение поняв, что совершил непоправимую ошибку. Сел обратно на место, но было уже поздно. Он выдал себя.
Рассказывая об этом случае, Вольф Мессинг предупреждал, что история с немецким шпионом была исключением и он принял в ней участие только потому, что обстоятельства требовали неординарных мер. «Ни один телепат не заменит нормального расследования в суде. Он может быть задействован в отдельных случаях, чтобы найти доказательства, но не более. Такую функцию выполнял я, принимая участие в расследовании нескольких громких дел» (!!!).
Я поставил три восклицательных знака после этих слов Вольфа Григорьевича, потому что участие телепата во время следствия не предусмотрено законом. Не была ли его помощь силовым органам проявлением бесконечной благодарности стране за спасение от фашизма, от неминуемой гибели?
Весна стала трудным временем и своего рода испытанием воли для Мессинга. Примерно с апреля усиливались боли в ногах, и он ложился в больницу. Не показывал, что страдает, не выглядел угнетенным и с энтузиазмом откликался на все происходящее, обсуждал разного рода события, в какой бы стране они ни происходили. После смерти сестры Аиды ему помогала одна сострадательная женщина, фамилии которой Татьяна Лунгина, к сожалению, не упоминает. Пороги Министерства культуры Мессинг, человек гордый и самостоятельный, не обивал. Он вообще там не появлялся. Его делами, в том числе и гастролями, занималась Валентина Иосифовна Ивановская.
В октябре 1974 года Вольфа Григорьевича снова положили в больницу. Усилилась закупорка артерий ног – предстояла серьезная операция. До этого он находился в Карпатах (снова противоречие с утверждением его ведущей о последнем выступлении в Обнинске. – В. С.). По книге Татьяны Лунгиной, боль в ногах стала настолько невыносимой, что Мессинг прекратил гастроли и ближайшим рейсом вылетел в Москву. А уезжая в больницу, грустно посмотрел на свой дом: «Я никогда больше не увижу его».
Я не случайно останавливаюсь на некоторых, казалось бы, мелких несовпадениях в рассказах о жизни Вольфа Мессинга. Татьяна Лунгина, несомненно, хорошо знала Вольфа Григорьевича, дружила с ним, но, на мой взгляд, иногда что-то недоговаривает о нем, что-то очень важное. Зато много пишет о деталях его бытия – и значимых, и несущественных, словно пытаясь скрыть за ними то, о чем, возможно, кроме нее и родных Мессинга, никто не ведал.
«В отличие от других госпитализаций, – вспоминает она, – он нервничал и совсем потерял силу воли». Было ли это предчувствием конца? Может, его огорчало то, что никто не обратился к правительству с его давнишней просьбой: пригласить Майкла Де Бейки, чтобы он прооперировал его, при этом соглашался сам оплатить расходы. Но кто эти «никто», которые должны были обратиться с просьбой к правительству? Что за организация? Об этом Татьяна Лунгина почему-то умалчивает…
Казалось, опасность миновала, и Мессинг делал отчаянные попытки достать сигареты: уговаривал сестер, стараясь, даже чрезмерно, отблагодарить их, упрашивал Татьяну Лунгину, требовал, зная, что истекают последние часы его жизни. Но выкурить напоследок сигарету Вольфу Григорьевичу так и не удалось. Неожиданно положение стало критическим. Возник отек легких, отказали почки. В 11 часов вечера 10 октября 1974 года Вольфа Григорьевича Мессинга не стало…
Как уже говорилось, Татьяна Лунгина вспоминала, что какая-то иностранная организация оценивала его мозг в миллион долларов. Значит, он представляет огромнейший интерес для науки. Профессор Крымский, патологоанатом, обещал Лунгиной сохранить мозг Мессинга, в котором, кстати, при вскрытии ничего неожиданного не обнаружили. Стандартного веса, выглядел обычным, и тогдашняя наша наука была не в состоянии раскрыть тайну его сверхъестественных способностей. А о том, чтобы за миллион передать мозг заграничной организации (если это не было слухом), тогда даже не могло быть и речи…
Единственный некролог появился 14 ноября 1974 года в «Вечерней Москве», за день до похорон. Публикация запоздала из-за октябрьских праздников, но тем не менее у Центрального Дома работников искусств, где должна была пройти панихида, собралось множество людей. Прибыл и усиленный наряд милиционеров. Боялись чрезмерного наплыва интеллигенции и верующих, считавших, что дар у Мессинга был от Бога.
В почетном карауле появился Юрий Никулин со следами грима на лице. Возможно, он искренне пришел попрощаться с великим человеком, но, возможно, хотел и просто «отметиться», как поступают ныне иные тусовщики с целью показаться в любом людном месте. Мое сомнение не случайно. Массовый читатель мог пропустить публикации о том, как Юрий Никулин, актер с комедийным и драматическим даром, предельно обаятельный, в цирке не терпел конкурентов, был весьма средним клоуном, десятки лет не менял репертуар, выжил из цирка гениального клоуна Леонида Енгибарова и неподражаемого Олега Попова, вынужденного эмигрировать в Германию, а после выхода на экраны фильма «Кавказская пленница» старался «перекрыть кислород» в кино Георгию Вицину и Евгению Моргунову, успевшему написать об этом в «Московском комсомольце». Я недаром уделил Юрию Никулину столько места в книге о Вольфе Мессинге. Циркачу не так давно открыли чудесно выполненный памятник, не Леониду Енгибарову, которого сам Никулин назвал в своей книге «выдающимся», не Карандашу – целой эпохе цирка, а клоуну, завладевшему московским манежем. Зато на могиле Вольфа Григорьевича даже не установили памятную доску. Таковы судьбы многих талантливых людей, не умевших, не желавших «пробиваться» в эпоху тоталитарного режима, не искорененного и до последнего времени, людей, обладавших высоким чувством собственного достоинства…
