Когда тот же министр Ломако давал «добро» на то, чтобы Туманов мог купить «Волгу» (неслыханная привилегия!), ему напомнили: «Туманов только что, в 1961-м, уже купил одну «Волгу»!» Министр заорал: «А ты, в бога мать, знаешь, что ему уже две звезды Соцтруда давно надо дать?!. Что ты меня учишь?!.» Бедный бумагопроизводитель после этой выволочки два дня отлеживался дома, приходя в себя.
Героя Туманову не дали, равно как и прочих наград. Зато регулярно вручали знак «Отличник социалистического соревнования», иногда два раза в год, словно в насмешку.
Вадим Иванович всегда придерживался принципа: прежде чем требовать что-либо от подчиненных, нужно создать им приличные условия. В глухой тайге его рабочие жили в теплых домах, были обеспечены четырехразовым питанием, дефицитным ширпотребом, путевками на ялтинские и сочинские курорты. Но державные комиссии были уверены: старатели избалованы роскошью. На какие, спрашивается, средства живете? На уворованное у государства золото! Десятки раз Туманов и его команда были под следствием. Своим близким людям он постоянно напоминал: «Мы слишком хорошо живем, и к нам обязательно придут. Поэтому, если вы стоите перед выбором: нарушить закон или остановить работу – останавливайте работу!» Каждый документ выправлялся с учетом возможной перспективы прокурорской проверки. В тумановской артели был конкурс – 60 человек на место, как в престижных столичных творческих вузах.
Он часто цитировал любимого с детства «Спартака» Джованьоли: «…И когда к нему подвели нумибийского коня, черного, как эбеновое дерево, он выхватил короткий испанский нож, ударил, воскликнул: «Сегодня мне не нужен конь, если я одержу победу!»
Для рафинированной московской публики Туманов был живым джек-лондоновским героем. Бывший лагерник, золотоискатель, таежный мужик, за которым тянулся шлейф сказочных легенд. Но Вадим Иванович знал себе цену, был крут в оценках людей и сходился далеко не с каждым, кто набивался к нему в друзья, чуя запах крупных денег, – и только.
…Закономерное и долгожданное знакомство знаменитого старателя с Высоцким произошло в апреле 1973 года. Туманов рассказывал: «Кинорежиссер Борис Урецкий пригласил меня пообедать в ресторане Дома кино. В вестибюле мы увидели Владимира Высоцкого. Он и мой спутник были в приятельских отношениях, и поэтому мы оказались за одним столиком. Помню, как он смеялся, когда я сказал, что, слыша его песни, поражаясь их интонациям, мне хорошо знакомым, был уверен, что этот парень обязательно отсидел срок… Я сразу почувствовал, что за внешней невозмутимостью Высоцкого постоянно чувствовалась внутренняя сосредоточенность и напряженность… В ту первую встречу он много расспрашивал меня о Сибири, о Колыме, о лагерях ГУЛАГа. При прощании мы обменялись телефонами. Дня через три я позвонил ему и предложил пообедать в «Национале»…»
Там он, кстати, указал Высоцкому на бравого швейцара в фуражке с золотым околышем, стоявшего на посту у парадного входа: «Пономарев, колымский капитан, между прочим. Когда на штрафняке Случайном он меня увидел, то радостно пообещал: «Уж отсюда ты, Туманов, не выберешься. Здесь и подохнешь». А теперь вот двери открывает, ладошку протягивает… Я даже пожал машинально».
Еще во время первой встречи Высоцкий обратил внимание на необычно мощные руки внешне щуплого Туманова. Между костяшками пальцев не было провалов, никаких предгорий – сплошной хребет ороговевших кулаков. На кисти левой руки – татуировка: полукружие с лучами солнца. Владимир Семенович, впитавший еще с юности культ силы, незыблемо господствовавший в послевоенных московских дворах – что на Большом Каретном, что на Мещанской, – сразу понял: перед ним старый, испытанный боец, серьезный боксер.
Вадим Иванович с гордостью рассказывал: «Я две миски ставил, одна в одну, приставлял к стенке барака и ударял. Так обе в стенку входили». Без силы, отваги, упорства в тех условиях, в которых всю жизнь провел Туманов, было просто не выжить.
Попавшему на флот новобранцу старшина сразу сказал, что для начала ему обязательно нужно с кем-то подраться. Так принято. Это была то ли присяга, то ли обряд инициации. Проверить новобранца вызвался некто Мочалов: «Товарищ старшина, разрешите я?» Я увидел в его глазах радость, вспоминал Туманов, он на сто процентов был уверен, что побьет меня. Первый раз человек меня увидел, а так хотелось ему меня побить! Я его таким встретил ударом, что тот без сознания на пол упал…
Вообще, нравы среди моряков были чудовищные. Высоцкий о них тоже знал и уважал:
«…На них царят морские, особые порядки…»
«Два парохода стоят корма к корме, – рассказывал ему Туманов. – И произошла драка между двумя экипажами. Капитан, штурман стоят. А я на вахте. И я говорю старпому: «Разрешите, я тоже пойду?» Он на меня посмотрел пренебрежительно – мальчишка, 17 лет – и говорит: «Ну, иди». Я повязку сорвал и по леерам вниз соскользнул. Подлетел к дерущимся со стороны, одного ударил – тот упал, другого ударил – упал, третьего – упал. Короче, отличился я в той драке. Команда меня зауважала. Даже капитан захотел со мной поговорить, и в беседе мне сказал: «Если б у меня были дети, я б не хотел, чтоб они были на море…»
А что уж говорить о лагерях, где каждую ночь могут быть, по выражению Туманова, приключения.
Высоцкий слушал его безумные истории, дотошно что-то уточнял, а как-то спросил: Вадим, ты столько гадостей видел, как же можно было все это пройти и человеком остаться? Когда тебе было страшно? Туманов ответил: «Да всю жизнь страшно».
«Всю жизнь страшно…» Однажды Высоцкого спросили: «Вы счастливы?» Он подумал и сказал: «Иногда да». – «А за что вы любите жизнь?» Он криво усмехнулся: «Какую?..»
Нередко Высоцкий укорял друга: «Вадька, ты что же делаешь – ничего не записываешь. Возьми блокнот, если лень тебе, засранец, истории писать, хоть просто фамилию, имя, год напиши – пройдет время, посмотришь, и сразу все вспомнится. Всех запиши – хороших и плохих, подлых и благородных, какой бы человек ни был – все же человек. Вадим, понимаешь?»
Записную книжку Туманов завел, из которой много позже родится книга «Все потерять и вновь начать с мечты». Кинорежиссер Александр Митта, прочитав ее, скажет: «Совершенно фантастические мемуары, просто Бенвенуто Челлини…» Жаль, Высоцкий этой книжки не дождался, как и своей собственной, впрочем.
В 1967 году Вадим Иванович простился с Колымой. Потом была Средняя Азия, Якутия, Кавказ. Довольно часто по служебным надобностям Туманов выбирался из своих «заимок» в Москву. Даже обзавелся квартирой на Ленинградском проспекте. Прилетая, обязательно встречался с Владимиром Высоцким. Приглашал к себе, заезжал к нему, на Малую Грузинскую. И часто, вспоминал он, наши беседы продолжались до утра, потом спохватывались: скоро на репетицию!
