На обороте «в виде Мира была изображена женщина с факельцем в руке, которым сжигала оружейный трофей; каковую я сделал, эту сказанную женщину, с радостной осанкой, в легчайших одеждах; прекраснейшего изящества; а под ногами у нее я изобразил, удрученным, и печальным, и связанным многими цепями, отчаявшийся Раздор… Подпись к обороту гласила: Pretiosa In conspectu Domini, что значит «Дорог в очах Господних…» Она показывала, что Мир продался ценой денег».
Между делом были окончены пресловутые таз, который был «составлен из круглых фигур и из рыб барельефом», и кувшинчик, где тоже было много «круглых фигурок», выглядели оба предмета замечательно.
Бенвенуто ранее был в Ферраре, и вряд ли этот город оставил хорошие воспоминания. Именно здесь произошла неприятная стычка с изгнанниками, повздорили в гостинице, а утром на выезде из города опять пришлось схватиться за оружие. И ведь не можешь развернуться в полную силу! Тебя осудят и герцог, и ссыльные, те и другие флорентийцы, а Бенвенуто никогда не вступал в драку по политическим соображениям. Словом, в своей книге ему даже в голову не приходит славословить этот город. А между тем он занимал в то время совершенно особое положение в Италии. Сошлюсь на П. П. Муратова, он опишет Феррару лучше, чем я.
«…унылая картина окружающих Феррару болот», — пишет он в «Образах Италии». — Город теряется в «мокрых равнинах, где бродят туманы и царствует малярия», но между тем «место Феррары в судьбу итальянской поэзии составляет ее справедливую гордость». Город стал прибежищем гуманистов, поэтов, трубадуров и философов. «Феррара стала первым городом в Европе, существовавшим от двора и для двора. Здесь было стотысячное население. Была промышленность, была торговля, но все это служило праздничной жизни д'Эсте. Герцоги строили дворцы, церкви, укрепления: они, что беспримерно в Италии, строили даже самый город, как впоследствии Людовики строили Версаль и как Петр строил Петербург. Проведенные ими широкие улицы заставили Буркхарда назвать Феррару первым европейским городом в современном смысле этого слова».
Там творили великолепные живописцы. Муратов пишет, что если бы от прежнего города уцелел лишь один дворец Скинафойя, то и тогда феррарские герцоги заслужили бы оправдание на самом строгом суде истории. На стенах этого дворца сохранились фрески блистательных художников Феррары — Франческо Косса (1436–1478) и Козимо Тура (1429–1495). Подобных фресок не было в «ни в Ломбардии, ни в Умбрии, ни даже в Тоскане». Художники находили свои сюжеты не в Библии, а в современной им жизни. Фрески были посвящены двенадцати месяцам года: сцены из жизни феррарской знати, праздники, охота, пиры соседствовали с картинами сельской жизни простых тружеников.
Позднее фрески были покрыты толстым слоем штукатурки, это и позволило им сохраниться. В первой половине XIX века штукатурка была снята, а искусствоведы принялись спорить об их авторстве. Во времена Бенвенуто в Ферраре он мог увидеть эти картины в их полной яркости и красоте, но ему и в голову не приходило туда съездить, он вообще был не высокого мнения о самом ремесле живописцев, а герцогу так же не пришло в голову похвастаться этими шедеврами. Да он, наверное, и не подозревал, каким богатством владеет, в Италии было очень много художников, как тут разобраться — где «нетленка», а где просто хорошая живопись.
Наконец пришло письмо из Парижа. Кардинал сообщал, чтобы Бенвенуто готовился к отъезду, потому что «король о нем спрашивал». Управляющий герцога решил, что ехать надо срочно, поэтому порекомендовал Бенвенуто «ехать на почтовых». Что? Он, Бенвенуто, великий мастер, на почтовых? Да вы с ума сошли! Лучше он вообще не поедет в Париж! За работу герцог заплатил ему до стыдного мало, всего лишь «перстенек с тоненьким алмазишком ценой в десять скудо», хотя сам он оценил работу в 200 скудо. Бенвенуто отказался от кольца, а герцогу Эркело II просил передать, что ценит знак внимания его сиятельства, но был бы более рад получить «кольцо против судорог, которые привозят англичане», он носил бы этот талисман не снимая.
В конце концов и алмаз поменяли на дорогой, и лошадей для поездки нашли, но в книге Бенвенуто написал: «…феррарцы народ жаднейший, и любо им чужое добро, каким бы способом им ни удалось его заполучить, все они такие». Я с прискорбием отмечаю, что и кардинала Феррарского Бенвенуто приравнял к его землякам.
«Королевский двор мы застали в Фонтано-Белио», — пишет Бенвенуто, переиначивая Фонтенбло. Он плохо знал французский, коверкал слова, имена и названия, французы отвечали ему тем же. Словно в отместку его звали Бенвенуто Селеньи.
Бенвенуто был принят королем, «поцеловал ему колена», после чего произнес речь благодарственную, искреннюю, горячую, очень длинную. Суть ее такова: обязанность всякого государя, если он добр и велик, освобождать людей из темницы, если они годны на дело и при этом невиновны, подобные деяния первыми заносятся в Божьи книги. По совету кардинала Бенвенуто прихватил с собой таз и кувшин. Король был в восторге от этой работы.
— Отдохните, повеселитесь несколько дней, — сказал он в заключение, — а мы подумаем, где вас разместить и создать условия для работы.
Двор меж тем направился в Париж. Расстояние в 55 километров преодолевали в несколько дней. Королевский поезд — это 12 тысяч лошадей, уйма придворных, еще больше обслуги, всех надо кормить и обустраивать на ночь. Ни о каких придорожных дворцах или гостиницах не было и речи. Иногда заезжали в чьи-то богатые имения, а чаще в чистом поле разбивали «полотняные палатки, как это делают цыгане», не торопились, иными словами.
Бенвенуто извелся от такой медлительности, кардинал сказал ему — терпи, но сам пошел к королю с просьбой: мол, отпустите Бенвенуто в Париж, он рвется к работе, и пусть присмотрит себе заодно жилье, грех отнимать у талантливого человека время. Король согласился, поручив при этом подумать о положении Бенвенуто — жалованье и прочем. Все это кардинал рассказал Бенвенуто, но при этом сказал:
— Мне кажется, что если его величество даст вам жалованья 300 скудо в год, то вы отлично можете устроиться. Предоставьте мне заботу о вас, я всегда помогу вам самым лучшим образом.
Бенвенуто смертельно обиделся. Здесь в Париже ему не нужен был посредник, он хотел общаться с королем напрямую, теперь сам Франциск I был его благодетелем. Приплюсовав сюда и феррарские обиды, Бенвенуто ответил кардиналу решительно и твердо:
— Вы оставили меня в Ферраре, обещая не звать из Италии до тех пор, пока я вполне не буду знать своего положения при его величестве короле. Вы не уведомили в письме о моем положении здесь, а велели гнать на почтовых. Да если бы я знал, что речь пойдет о 300 скудо, я бы вообще сюда не приехал. Но я за все благодарю Бога и ваше преосвященство также, потому что Бог употребил вас как орудие для освобождения меня из темницы.
