«На днях получил я из инспекторского департамента форму подписки, что я отказываюсь от братии масонов. А так как я не был, не есть и не буду ни в масонских, ни в каких других тайных обществах и в том могу подписаться кровью, то эта форма для меня неприлична. Прошу прислать другую, или не написать ли мне просто рапорт?»{218}
* * *
Но вскоре и нашему герою станет не до «рыцарских» дел.
Поздним воскресным вечером 26 (14) февраля 1815 года Наполеон, сопровождаемый солдатами Старой гвардии и Корсиканского батальона (по разным источникам численность их весьма разнится), покинул место своего изгнания остров Эльбу. 1 марта (17 февраля) он высадился на французском берегу, и скоро города Гренобль и Лион преклонили колена перед императором…
«Солдаты! Приходите и становитесь под знамёна вашего вождя! Его существование тесно связано с вашим, его права — права народа и ваши… Победа идёт форсированным маршем. Орёл с национальными цветами полетит с колокольни на колокольню, вплоть до башни собора Парижской Богоматери!» — обратился Наполеон к армии.
Королевские полки, посланные остановить его, срывали белые кокарды Бурбонов. Народ встречал своего императора «Марсельезой». Его несли на руках. Гренобльские рабочие, не имея ключей от городских ворот, положили к ногам Наполеона сами ворота. Народ ненавидел «легитимных» Бурбонов, которые «ничему не научились и ничего не забыли». Армия обожала императора-полководца, связывая с его именем громкие победы и небывалое величие своего отечества. Напрасно думать, что народы легко забывают поражения — жажда мщения горела в сердцах большинства французов.
Утром 20 (8) марта Наполеон, без единого выстрела, вошёл в Париж. Над дворцом Тюильри, накануне спешно покинутым Людовиком XVIII, вновь поднялся трёхцветный флаг. Так начались знаменитые Сто дней Наполеона Бонапарта, завершившиеся трагедией под Ватерлоо 18 (6) июня 1815 года…
* * *
«8 (20) ноября 1815 г.
Между Францией и союзными державами в Париже заключён мирный договор, по которому Франция остаётся в границах 1790 г., а на её территории в течение 5 лет находится 150-тысячная оккупационная армия союзников под общим командованием генерал-фельдмаршала герцога А. Веллингтона[135]. Кроме того, Франция должна выплатить победителям контрибуцию в размере 700 млн. франков.
Сноска: В составе российского оккупационного корпуса генерал-лейтенанта графа М.С. Воронцова находились: 9-я и 12-я пехотные дивизии, 3-я драгунская дивизия и 2 полка казаков»{219}.
Командиру 30-тысячного русского корпуса графу Воронцову было 33 года. При Бородине он командовал 2-й сводной гренадерской дивизией, защищавшей редуты у села Семёновское — позже эту позицию назовут Багратионовыми флешами. В рукопашном бою генерал был ранен штыком, а от четырёх тысяч гренадер в строю осталось не более трёхсот. «Моя дивизия не отступила, — сказал граф. — Она исчезла на поле боя».
Отчаянная храбрость сочеталась в сердце Михаила Воронцова с истинным великодушием и горячим патриотизмом. Он бросил в Москве всё своё имущество, приказав разгрузить готовый к отправке обоз из сотни возов, заполненных ценнейшими картинами и статуями, серебряными столовыми сервизами и старинной европейской мебелью, и распорядился положить на освободившиеся повозки раненных при Бородине воинов, которые неминуемо погибли бы в огне пожара. В своём имении близ Владимира граф организовал госпиталь, где оказалось на излечении немалое число генералов и офицеров, а также свыше трёхсот нижних чинов. Возвращавшихся к армии солдат, равно как и неимущих офицеров, Воронцов за свой счёт обмундировывал и снабжал деньгами.
Начальником штаба к нему в корпус был назначен генерал-майор Орлов.
Кстати, на французской земле русские категорически отказывались выполнять роль карателей или жандармов. Зато пруссаки, англичане и прочие взялись за это дело с охотой и удовольствием. Прусские часовые, к примеру, имели приказ стрелять при вызывающем жесте любого француза. Жестокости, притеснения, а то и откровенные грабежи со стороны союзников, жесточайший «белый террор» роялистов подводили Францию к народному возмущению. Vae victis?[136] Но притеснителям должно бояться народа, уже познавшего вкус свободы!
О сроках пребывания Михаила Орлова во Франции говорить непросто.
В его формулярном списке в графе «В течение службы в которых именно полках и батальонах по переводам и произвождениям находился» после известного нам «Отчислен и велено состоять по кавалерии в Свите Его Императорского Величества [814 Апреля 2]» значится, что «[817 Июня 13] назначен начальником штаба 4-го пехотного корпуса»{220}.
В графе же «Во время службы своей в походах и в делах против неприятеля где и когда был…» указано: «1815 года находился в походе противу французов в должности начальника штаба 7-го пехотного корпуса, чем и оставался до 3-го сентября того же года»{221}.
Вроде бы всё понятно, однако в показаниях Следственному комитету в декабре 1825 года генерал-майор Орлов написал: «Обстоятельства 1815 года и пребывание моё в Париже большую часть 1816 года не позволили мне заниматься сими предметами до самого возвращения в Россию»{222}.
«Сии предметы» — имеется в виду Орден русских рыцарей. Почему написано «в Париже» — большой вопрос. Штаб оккупационного корпуса находился во французском Мобеже, и сохранились свидетельства людей, там с Орловым общавшихся. Наверное, под «Парижем» имелась в виду вообще Франция.
Хотя биограф Михаила Орлова Михаил Осипович Гершензон утверждает (без ссылок на документы), что «Зиму и весну 1815–1816 гг. Орлов по болезни провёл в Париже, лето — на водах в Бареже, и в Петербург вернулся в ноябре 1816 г.»{223}. Но вообще-то в таком случае в формуляре есть раздел «В домовых отпусках был ли, когда именно, на какое время и явился ли в срок», но записи в нём ограничиваются 1808 и 1810 годами… Ничего не понятно!
Что же тогда можно рассказать о жизни нашего героя в этот период? Ведь даже если он пребывал на службе, то начальник штаба — не командир, его работа по преимуществу является «бумажной»; да и вообще военная служба в мирное время — занятие весьма муторное. В общем, рассказывать всё равно нечего.
Хотя известно, что он организовал «ланкастерову школу», где солдат обучали грамоте, а также то, что являлся членом Русского клуба в Мобеже. Организовал этот клуб Сергей Тургенев[137], брат упомянутого нами Николая Ивановича, чиновник дипломатической миссии при командире корпуса.
