В конце 1814 года граф Дмитриев-Мамонов пребывал в Москве.
На одной из встреч с ним Орлов и высказал мысль о том, что в России приспела пора создания тайного общества из самых честных людей, дабы давать отпор лихоимству, всем беспорядкам во внутреннем нашем правлении…
Гораздо позже, после трагических событий декабря 1825 года, Михаил Фёдорович Орлов писал об этом в записке на имя императора Николая I. Записка, весьма объёмная по содержанию, была написана по-французски. Мы представляем фрагмент её русского перевода:
«Мне кажется, я первый задумал создать в России тайное общество. Это было в 1814 году. Я был тогда под большим впечатлением того большого значения, которое Туген-Бунд приобрёл в политике. С другой стороны, я хранил в своей памяти слова императора Александра, сказанные им в Париже: “Внешние враги повержены надолго, будем сражаться с врагами внутренними”. С такими мыслями вернулся я в Россию. Я хотел переменить род занятий, оставить армию и заняться административной деятельностью, где, Государь, как Вы знаете, “наполеоны” творят внутренний разбой. По этому поводу вёл я переписку с графом Мамоновым. Я уговаривал его принять участие в моих планах. Он мне ответил, что враг внутренний сильнее всякого внешнего врага, и он сомневается в успехе. Тем не менее, мы пришли к согласию относительно некоторых положений»{215}.
Эпоху, о которой сейчас идёт речь, граф Лев Толстой (ну куда же нам без него!) назвал «наивные времена масонских лож, мартинистов, тугенбунда, времена Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных…»{216}. Что же по логике тех времён после всего рассказанного нами должен был сделать Орлов, знакомец Милорадовича, друг Давьщова и, в будущем, Пушкина? Разумеется, организовать тайное общество — нечто типа масонской ложи или того самого Тугенбунда!
Это они с графом Дмитриевым-Мамоновым и сделали, возвышенно-романтично назвав своё тайное общество Орденом русских рыцарей и поставив ему целью ограничение самодержавной власти и упразднение в России рабства. Программа общества была написана почти мгновенно…
Ограничение самодержавия выражалось в том, что император лишался основных своих прав: вводить налоги и объявлять войну, заключать договоры с иностранными государствами, ссылать и наказывать своих подданных, по собственному усмотрению назначать их на высшие посты в государстве, а также награждать граждан орденами. Все эти вопросы должен был решать Сенат, состоявший аж из тысячи человек.
Изрядно поездивший по Европе Орлов предложил такие пункты, как учреждение суда присяжных, «вольное книгопечатание», «уничтожение государственных монополий» и даже — уменьшение числа монастырей, что было пунктом весьма спорным. В конце концов, люди сами должны выбирать, где им по нраву жить — в миру или в святой обители…
В то же время авторы внесли в программу конкретные хозяйственные вопросы, такие как основание торговых компаний для освоения Сибири, зарубежной торговли на Дальнем Востоке и даже строительство Волго-Донского и Волго-Двинского каналов и гавани в устье Амура. Заодно молодые генералы декларировали освобождение всех славянских народов, изгнание из Европы турок и восстановление «греческих республик» под протекторатом России, а также — значительное усиление Балтийского и Черноморского флотов и укрепление пограничной стражи империи.
Строгие историки впоследствии дали этой программе свою жёсткую оценку:
«В этих требованиях программы звучали не только новые, буржуазные тенденции, но пережитки старой дворянской доктрины. Однако феодальное прошлое заявляет о себе ещё настоятельнее и резче, когда мы прислушиваемся к чисто политическим требованиям Орлова и Дмитриева-Мамонова: самодержавную власть они предположили ограничить всемогущей властью Сената, которая была очерчена в духе верховников XVIII столетия[134]. Сенат был составлен из 200 наследственных пэров, магнатов или вельмож государства, из 400 представителей дворянства и из 400 представителей народа; наследственным вельможам даровались “уделы городами или поместьями”; казённые земли раздавались “по государственным уважениям частным людям”; крупнейшим торговым центрам присваивались “привилегии вольных ганзеатических городов”; наконец, “Ордену русских рыцарей” (или “рыцарей русского креста”) предоставлялись “поместья, земли и фортеции наподобие рыцарей Тамплиеров, Тевтонических и прочих”. Таким образом, дворянство не только сохранялось, не только удерживало львиную долю своей власти — оно экономически укреплялось и ещё более аристократизировалось. Перед нами — возрождение старых аристократических проектов, которые частично вобрали в себя и новые, буржуазные наслоения»{217}.
Конечно, в организационном плане не обошлось без модных по тем временам «масонских» традиций — принесение клятвы о строжайшем сохранении тайны членства в ордене, введение каких-то степеней… Между тем членов этого общества оказалось меньше, нежели в нём было степеней — особенно при его основании, потому как изначально членов его было всего только два: Орлов и граф Дмитриев-Мамонов. А может, их было трое — не исключено, что к ордену тогда присоединился Денис Давыдов, в то время весьма и весьма обиженный императором Александром.
20 января того самого 1814 года он за свои многочисленные боевые подвиги заслуженно был произведён в чин генерал-майора. По окончании кампании Давыдов получил полугодичный отпуск, приехал в Москву, и тут, аккурат под Рождество, выяснилось, что чин присвоен ему по ошибке… Правда, потом оказалось, что об ошибке заявили по ошибке — но это уже не наша тема, да и объяснять будет долго. Так что поверьте на слово — Давыдов был не виноват! Торопливо вступив в Орден русских рыцарей, он на перекладных помчался в свой Ахтырский гусарский полк, в то время стоявший во Франции, однако на год застрял в Варшаве, «в когтях» цесаревича Константина, после чего ему возвратили чин, дали новую должность — и он до отставки в 1820 году мотался переводами из одной дивизии в другую, изредка навещая столицы…
Тут уж Давыдову было не до тайных обществ, так что когда в 1822 году Александр I потребовал взять со всех офицеров и чиновников подписку о непринадлежности к масонским ложам и тайным обществам, Денис Васильевич почти искренне писал в одном из своих личных писем:
«На днях получил я из инспекторского департамента форму подписки, что я отказываюсь от братии масонов. А так как я не был, не есть и не буду ни в масонских, ни в каких других тайных обществах и в том могу подписаться кровью, то эта форма для меня неприлична. Прошу прислать другую, или не написать ли мне просто рапорт?»{218}
