Слуцкий Александр Моисеевич
Интервью Григория Койфмана
В Чехословакии, в районе города Ластомир, наша разведгруппа, как всегда, шла впереди наступающих батальонов бригады. Немцы поспешно отступали.
Кругом грязь, бездорожье. Захватили селение Дебрин, а за ним протекала река, которая также называлась Ластомир. Мост через реку был взорван.
Мы не стали ждать, пока подойдут наши батальоны и наведут переправу и пока подтянется артиллерия. Нашли лодку и на ней преодолели водную преграду. Переправа получилась очень сложной, до западного берега мы добрались с великим трудом. Батальоны переправились, вошли в Ластомир.
Здесь я встретил своего бывшего командира взвода Бориса Самойлина, который к тому времени командовал одной из рот в батальоне минеров, и его рота находилась в авангарде бригады. Встретились, как родные люди.
Вышли на окраину Ластомира и стали продвигаться. Впереди огромное поле, залитое водой, дальше — большое селение Лажковцы.
Согласно карте, посередине этого поля должна протекать речка Душа, а в километре от него должна была проходить железная дорога.
Насыпь мы видели хорошо. Немцы заняли оборону в селе Лажковцы и, скорее всего, хорошо приготовились нас «встретить и угостить».
Нам передали приказ: ночным штурмом взять это село.
Противотанковая артиллерия к нам так и не подошла, артиллеристы не успели переправиться через Ластомир.
Моей разведгруппе поставили задачу — незаметно пробраться в село, разведать обстановку и по возможности взять «языка».
Рота Самойлина должна была пройти в немецкий тыл и заминировать дорогу к западу от села на случай возможного продвижения немецких танков. Непосредственно на штурм было выделено два батальона бригады.
Разведчики пошли на задание в полночь. Сначала шли по воде вдоль железнодорожного полотна, а через речку Душа переправились на лодке.
Немцы почти не освещали передний край осветительными ракетами, чувствовалось, что они не ожидают ночного штурма.
Штурмовые батальоны продвигались вслед за нами на расстоянии где-то 400 метров. Наша группа незаметно зашла в село, а саперная рота Самойлина обошла Лажковцы с тыла. По сигналу начался штурм села.
Бой длился минут 30–40. Часть немцев все же смогла вырваться из Лажковец, а часть притаилась в домах. Селение крупное, ночью трудно было герметично закрыть все возможные пути отхода. Мы начали прочесывать село и в одном из домов взяли в плен немецкого радиста.
Радист сказал, что сам он из Люксембурга, и сообщил, что в двух километрах от села расположился немецкий танковый батальон «тигров».
Саперы стали минировать все дороги, ведущие в село, но противотанковых мин было мало, и с какой стороны на нас пойдут немецкие танки, никто толком предугадать не смог.
На рассвете началась немецкая контратака. Впереди шли танки. «Тигры».
Они открыли шквальный огонь из пушек и пулеметов.
Поступила команда оставить село и отойти к железнодорожному полотну и там закрепиться. Но оказалось, что ночью мы не обнаружили немцев-пулеметчиков, засевших на флангах возле железнодорожных будок, с двух сторон на восточной окраине села. Эти немцы открыли перекрестный прицельный и беспощадный огонь по отступающим батальонам. Нам поручили любой ценой доставить пленного радиста в штаб, и мне доверили его довести.
А вокруг такое началось… Спереди немецкие танки, с боков не дают поднять головы вражеские пулеметчики, а сзади вода…
Сами себе такую картину представьте. Началось паническое бегство.
Один из бригадных офицеров, капитан Парамонов, инженер, смелый и порядочный человек, с пистолетом в руке пытался остановить бегущих, но был убит, «перерезан надвое» пулеметной очередью из танка.
Батальоны несли тяжелые потери…
Все побежали дальше, никакого управления войсками уже не могло быть.
А тем временем «тигры» вышли на железнодорожную насыпь и стали расстреливать нас прямой наводкой. Мы отступали по воде, и никакой возможности залечь и отстреливаться у нас не было. Единственное, что мы могли сделать, дабы избежать больших жертв, так это рассредоточиться. По большим группам, бредущим по воде, «тигры» точно били из танковых пушек.
А впереди речка Душа, которую нужно переплыть под огнем.
Сама река неширокая в русле, но разлилась по всему полю.
Пленный немец шел со мной по воде послушно, с каждым шагом становилось все глубже и глубже, и, когда мы залезли в реку, немец сказал, что он не умеет плавать! Сбоку отходила маленькая группа разведчиков и несла раненого Бориса Самойлина. Я решил догнать эту группу, но мой немец начал тонуть, ухватился за меня и потащил на дно. В этот момент прямо рядом с нами разорвался снаряд.
Я оказался под водой и в этот момент оттолкнулся от немца и всплыл.
В борьбе с утопающим свой автомат я уронил на дно реки.
Нырнул за немцем, а он уже «готов», захлебнулся…
Через реку добрался целым. Но я знал, что мне без оружия возвращаться в роту нельзя. У меня был автомат ППС, но я подобрал в воде рядом с убитым солдатом автомат ППД. Примкнул к группе, которая выносила с поля боя раненого Самойлина. Остатки батальонов вышли к Ластомиру, где уже находился штаб бригады. Артиллерия по-прежнему еще была на правом берегу. Рассказал в штабе бригады, что произошло во время штурма и как погиб Парамонов.
Пришел в свою роту, с трудом веря, что остался живой.
И честно рассказал своим ребятам, как утонул пленный немец и как я потерял свой автомат ППС и вернулся с «чужим» оружием.
Но мой «близкий друг», старший сержант Николаенко, находившийся со своей группой при штабе бригады во время штурма Лажковец, сразу донес начальству о том, что произошло, а тот пошел в Смерш бригады.
И решили меня отправить в штрафную роту. Никакого допроса или суда надо мной не было. Только командир 2-го взвода нашей разведроты старший лейтенант Носов формально снял с меня показания.
А потом в роту принесли приказ, кстати, подписанный командиром бригады полковником Барашем, о моей отправке в штрафную роту — «искупать вину кровью». Удивительно, что никто со мной больше не разговаривал, штаб бригады я больше не интересовал.
Ротный, капитан Сергеев, ничего не мог поделать…
Ребята и лейтенант Чернов «проводили меня в последний путь».
Штрафная рота находилась на переформировке в восьми километрах от места дислокации нашей бригады. Туда я и отправился. Без конвоя… Про себя проклиная все на свете
В отчаяние я не впадал, но ощущение на душе было поганое, «ни за хрен собачий в штрафную попал», и тем не менее…
