Виктор Степанов - Юрий Гагарин

Тогда еще врачи сами не знали, а только догадывались, что музыка помогает избавиться от сенсорного голода, возвращает силы, приводит человека в себя. Девушка, дублер Терешковой, сразу догадалась в своей сурдокамере, что ей передали Рахманинова, его первый концерт для фортепиано с оркестром. «Состояние было совершенно необычным, — писала она в отчете. — Я чувствовала, как комок слез душит меня, что еще минута и я не сдержусь и зарыдаю… Передо мной будто пронеслась семья, друзья, вся предыдущая жизнь, мечты. Собственно, пронеслись не сами образы, а пробудилась вся та сложная гамма чувств, которая отображает мое отношение к жизни. Потом эти острые чувства стали как бы ослабевать, музыка стала приятной, красота и законченность ее сами по себе успокоили меня».

На полях отчета врач напишет заключение: «Против сенсорного голода великолепно помогает музыка».

Но тогда об этом было еще неизвестно. И, выполнив очередное задание, не дожидаясь другого, которое могло прозвучать в любую минуту, как внезапные вспышки лампочек, точно молнии в несуществующих небесах, Юрий принялся читать Лукиана — книгу, данную ему перед закрытием в камере. Тысяча восемьсот лет назад — тысяча восемьсот! — в своей «правдивой истории» Лукиан описал, как налетевший на море вихрь поднял его корабль так высоко, что «на восьмой же день они увидели в пространстве перед ними какую-то огромную землю, которая была похожа на сияющий и шарообразный остров и испускала сильный свет»… «Внизу же мы увидали какую-то другую землю, а на ней города и реки, моря, леса и горы. И мы догадались, что внизу перед нами находится та земля, на которой мы живем».

Юрий оживился: «Сверх того, недолговечность пусть не коснется меня, жизнь моя не будет ограничена пределом человеческой жизни, на тысячу лет буду переживать юность, все начиная с семнадцатилетнего возраста, сбрасывая с себя старость, подобно шкуре змеиной». Вот чего он хотел, обладая перстнем волшебной силы. Космической мощи!

«Если даже найдется такой спесивец или тиран, богач и наглец, подыму я его так стадий на двадцать над землей и пущу вниз с крутизны… смогу созерцать воюющих, поднявшись на недоступную для стрел высоту, и даже более, если найду нужным, приму сторону более слабых, повергнув в сон тех, кто имел перевес…» Да, это уже, как бы сказал преподаватель, классовый взгляд Лукиана. Значит что, он хотел защищать бедноту?

И остряк же был! Один из друзей спросил его: «А ты не боишься достаться на съедение рыбам, если судно опрокинется?» — «Но ведь неблагодарным надо быть, чтобы не решаться отдать себя на растерзанием рыбам, когда сам пожрал столь многих из них». На чей-то вопрос: «Как ты представляешь себе пребывание в Аиде?» — ответил: «Подожди, я тебе оттуда напишу».

Откладывая Лукиана, брал Ремарка. Его «Трех товарищей», которых все читали наперебой. Он и не знал, что Ремарк пейзажист. Так понятны сейчас были строки: «Ночь. На улице начался дождь. Капли падали мягко и нежно, не так как месяц назад, когда они шумно ударялись о голые ветви лип; теперь они тихо шуршали, стекая вниз по молодой податливой листве, мистическое празднество, таинственный ток капель к корням, от которых они поднимутся снова вверх и превратятся в листья, томящиеся весенними ночами по дождю».

Как ему вдруг захотелось дождя! Без плаща пробежаться, промокнуть до нитки, войти в теплоту их комнатки, где из кроватки глазеет девчурка, подойти поцеловать ее в лобик, переодеться в сухое и сесть рядом с Валей, прислониться к ее плечу.

Но благостное настроение взрывается воем сирены и вспышками ламп. Что это? Авария на корабле или посадка на иную планету? И опять голос из «потустороннего мира»:

— Берите ключ, передайте свое самочувствие.

— Самочувствие очень хорошее! — «Кто сегодня дежурит? Кажется, Зина?» Он узнавал лаборапток по голосам. И уже не по правилам, нарушая порядок:

— Зиночка, Зина… Как там Валюша? Передай ей, что я живу ничего себе, устроился, пусть не скучает, скоро опять я вернусь на Землю.

— Юра, ты угадал, завтра в двенадцать выходишь на волю! — И она не сдержалась, нарушила строго запретное.

Откуда берутся силы? Юрий снова как будто бы в первый день. Но неужели открыты двери, и это запах чего? Обычного воздуха? Разве он так пахнет всегда — черемухой и сиренью? Вот тут голова закружилась.

— Да ты, брат, акын, — смеются врачи, — ты послушай себя. — И включают магнитофон:

— Неужели это мое? — удивляется Юрий. — Чепуха!

— И стихи твои, — отвечают ему, — твоя же и музыка.

— Понятно, — смущается Юрий.

— Ты и спал как убитый, — похвалила Зина и дала почитать журнал наблюдений: «Спокойно». «Испытуемый спит спокойно». «Сидит спокойно и читает книгу». «Работал с таблицей хорошо. Были даны помехи. Реагировал на них спокойно».

В конце заключительный вывод:

«По окончании эксперимента осмотрен невропатологом, физическое состояние хорошее, самочувствие хорошее. Внешний вид и поведение обычные. Признаков эмоциональной возбудимости или подавленности нет. Спокоен и общителен».

Так он прошел и эти «врата», но много позже все же вспомнил о них. В какой-то стране зашел в зоопарк, где искусственно воссоздали природу Земли, когда еще не было ни человека, ни даже какого-либо зверья или птиц. Затхлый запах болота и странных, похожих на папоротники деревьев окружал, угнетал его. Юрий замешкался. Все вышли, а он остался один, потому что не было зонтика, а на улице лил сильный дождь.

Тишина была, допотопная тишина. Он постоял-постоял и вышел по шаткому мостику к двери, за которой толпились люди.

— Вы что же так быстро? — спросила экскурсовод. — Побыть одному, ощутить, так сказать, первобытность планеты…

— Мне стало страшно, — честно признался Юрий.

В том-то и заключались неимоверные трудности — сдать все или почти все экзамены на космос, находясь на Земле. Той самой, на которой так свободно и легко дышится, в июльский дождь хочется подставить лицо под теплые мягкие струи, в зной где-нибудь на речушке поджариваться на солнышке, подгребая под себя горячий песок.

Но как пройти через врата, где таится грозное и неизведанное? Как перенести таинственность межзвездного пространства, страх перед которым невозможно и вообразить?

Придумали барокамеру. Включали насос, откачивали из нее воздух. Давление падало, начиналось разрежение. В этих условиях врачи пытались выявить скрытые дефекты сердечно-сосудистой и нервной систем, определить особенности организма. На их языке это называлось «гипоксические пробы».