Пусть же никогда не повторится это! Пусть наши дети и дети их детей не испытают того, что довелось пережить их отцам более двадцати лет назад!
Ради этого и сегодня многие из моих друзей-однополчан и товарищей продолжают служить в Советской Армии, а те, кто ушел в запас, трудятся в разных отраслях народного хозяйства. Например, мой бывший инструктор и командир отряда — ныне генерал-майор авиации Борис Кузьмич Токарев готовит боевые кадры для Вооруженных Сил, преподает в академии. До недавнего времени оставался в рядах Советской Армии и наш бывший командир второго отряда, учитель и друг Николая Гастелло, ныне генерал-майор Семен Константинович Набоков. В настоящее время он живет в Киеве. А вновь назначенный незадолго до войны к нам в эскадрилью командиром — ныне тоже генерал — Борис Федорович Чирсков живет под Москвой.
Мой любимый командир эскадрильи Александр Емельянович Кузнецов также стал генералом. Выйдя в запас по состоянию здоровья, он поселился в Воронеже. Мы стали с ним большими друзьями и часто обмениваемся письмами. Между прочим, он первым прислал мне теплое поздравление с героическим полетом нашего земляка Андрияна Григорьевича Николаева.
А наш Коля Сушин после демобилизации вернулся в свой родной город Шую. Отважный, не знавший страха летчик, не раз летавший на своем дальнем бомбардировщике на Берлин, Хельсинки, Кенигсберг, Данциг, Николай Иванович стал замечательным портным.
Многие бывшие летчики, штурманы и техники ростовского полка навсегда связали свою жизнь с Ростовом. Вернулся сюда и подполковник запаса Александр Васильевич Самохин, командовавший после войны авиационным полком. Здесь же выбрали себе постоянное местожительство и наш борттехник Сан Саныч — Александр Александрович Свечников и инженер эскадрильи Андрей Иванович Тружеников. В Ростовском таксомоторном парке работает шофером бывший стрелок-моторист Петр Прокопьевич Рудасов. Сюда же потянуло и полковника запаса Матиченко, нашего бывшего командира аэродромного обслуживания, с большим искусством и изобретательностью маскировавшего в 1941 году Кувшиновскую площадку.
Мой хороший друг, с которым делил я все радости и горести — Федя Локтионов — после окончания курсов был направлен в авиационный полк дальнего действия и успешно воевал до самого дня Победы. Сейчас Федор Васильевич живет и трудится в городе Жданове Донецкой области. А его штурман Михаил Дмитриевич Скорынин, с которым мы вместе летали в 1936 году в экипаже «Голубой двойки» на первомайском параде в Москве и вместе воевали в составе отдельной эскадрильи ночников, живет ныне в Ессентуках. Почта часто приносит мне от него письма с приглашением приехать погостить на Кавказе. Не прерывается переписка и с бывшим командиром отдельной эскадрильи Павлом Ивановичем Родионовым. По окончании военной академии он также был направлен в авиацию дальнего действия, наносил удары по важным стратегическим объектам в глубоком тылу врага, а после войны стал летчиком-испытателем. Несколько лет назад Павел Иванович ушел в запас и теперь работает в городе Казани.
Часто вспоминается мне наш добрый, заботливый врач Абрам Ефимович Мазин. Вот уже кто действительно по-отечески следил за нашим здоровьем. Вначале, когда я приехал в ростовскую бригаду, он был старшим врачом нашей второй эскадрильи. Тогда эскадрильей командовал Сергей Андреевич Новиков (он сейчас, «фигурально выражаясь», на пенсии живет в городе Краснодаре). Потом Абрам Ефимович стал начальником службы бригады, вскоре — корпуса. Затем его назначили начальником медсанслужбы авиационной армии, ВВС СКВО, а с конца 1944 года — войск ПВО страны. Ныне он работает в ЦК ДОСААФ Союза ССР.
Я несколько раз смотрел кинофильм «Чистое небо», и каждый раз после него оставалось такое ощущение, будто он рассказывает про бывшего командира корабля нашей отдельной эскадрильи Валентина Федоровича Драпиковского.
Как я уже рассказывал в одной из глав этой книги, его машина была сбита над целью летом 1942 года. Ему тогда было 23 года, но летчиком он был уже грамотным, любил свою профессию и жаждал летать и летать, летать в любую погоду, и днем и ночью. Приходилось ему, как и всем нам, бомбить врага, выбрасывать десанты, доставлять партизанам боеприпасы и оружие. Самое трудное задание было ему по плечу… И вот лейтенанта Драпиковского не стало. Мы были уверены, что он погиб, ведь это произошло почти на наших глазах.
И теперь представьте, как через двадцать два года я увидел его в Симферополе — живого, полного сил и энергии. Правда, в свои сорок пять лет он был весь седой, и я вряд ли даже узнал бы его, если бы мне не представили его ростовчане-сослуживцы: бывший борттехник Николая Гастелло, футболист полковой команды Иван Васильевич Федоров и командир отряда Давид Михайлович Равич, также друг Николая Францевича.
Валентину Федоровичу выпало столько испытаний, что их с лихвой хватило бы на десятерых. Но главное даже не это, а то, что он вышел из них с честью, не запятнав ни имени своего, ни совести настоящего патриота и коммуниста. Мне кажется, легче было совершить героизм на фронте, чем пережить все то, что ему пришлось пережить и остаться тем, кем он остался. Тяжело раненный, Драпиковский очутился в фашистском плену. И не его вина, что это случилось с ним. На его месте мог оказаться каждый из нас. Но именно это нелепое обвинение долгие послевоенные годы — годы разгула унизительной подозрительности и оскорбительного недоверия к людям — висело над ним и закрывало ему все пути в жизни… Никому, казалось, не было дела, что и в невыносимых условиях плена он оставался советским человеком, летчиком… Надо иметь огромную силу воли, чтобы и перед лицом неминуемой гибели, страшного голода, холода и болезней не запятнать чести и совести, не превратиться в презренного труса и предателя. Драпиковский находился в числе тех, кто был обречен на смерть, но высоко держал голову, заражал других верой в нашу победу.
После освобождения, хотя он страстно желал этого и писал кому только мог, ему не разрешили продолжить службу в Военно-Воздушных Силах. Но без авиации он не мыслил жизни, ему хотелось хотя бы постоять вблизи самолетов, слушать рокот их двигателей. В Киевском аэропорту Валентина Федоровича приняли… стартером. Другие аэродромные работники, постепенно узнавая его и проникаясь к нему уважением, удивленно, спрашивали: почему он не летает? А он между тем слал и слал письма, обращаясь во все инстанции. Но плен зачеркивал все. Порой он впадал в отчаяние — недоверие было тяжелее всего — и лишь жена Валентина Петровна поддерживала в нем в такие минуты надежду и веру в справедливость. Надо было все начинать сначала. Продолжая оставаться стартером, проще — аэродромным рабочим, он поступил на юридический факультет Киевского университета и окончил его.
