А теперь я хочу вернуться к контексту эпохи, где эта книга сыграла совершенно уникальную роль. Сам я начал заниматься ивритом в конце шестидесятых вообще без словаря и впервые получил этот словарь (никаких других словарей у нас практически не было) в подарок от людей, уезжающих в Израиль. Тогда началась первая волна отъездов, и среди отъезжающих были мои друзья. Это была у меня первая книга, по которой я мог самостоятельно заниматься, сам читать что-то, пытаться разобраться. И в этом смысле она была незаменима. Там даже грамматика была, правда, разъяснялась она довольно сложно, поскольку писал ее не Шапиро, но это была органическая часть книги. Для меня это было очень важное и нужное объяснение. И, конечно, без книги этой немыслим был никакой прогресс — как можно заниматься без словаря?! А ни о каком другом словаре не было и речи. Но даже когда они появились, от словаря Шапиро я не отказался, и он всегда был у меня на работе. Всегда был важным подспорьем и выделялся подходом к языку, близким мне. Гуманитарным, я бы сказал, подходом и целью явно выраженной в нем: не просто расширить словарный запас, а дать человеку почувствовать вкус слова, объем слова, развить то, что называется «чувством языка». Я много лет преподавал иврит (20 лет) и убежден, что это самое важное. Не просто запомнить еще 10—20 слов, в конце концов, когда пользуешься языком, это само приходит. А именно отношение к тому, что ты уже знаешь. Как ты это знаешь? Механически или ты это знаешь с настоящим проникновением в корневую структуру, в аромат слова, суть слова, оттенок его значения. Это именно то, на что делает упор словарь Шапиро, и это — уникальная вещь, замечательный словарь в этом плане. И среди преподавателей тогда он считался драгоценностью. Первое, о чем говорили с человеком, когда он получал разрешение: «У тебя есть словарь Шапиро? Кому ты его оставишь? Оставь его мне».
Что касается исторического аспекта, то ситуация здесь такова: это самое крупное событие в истории еврейской культуры в России на протяжении, может быть, всей советской власти. Я говорю здесь о культуре ивритской, а не идишской. Иврито-сионистский аспект — именно эту линию культуры я имею в виду. Это была легализация языка, это был легально изданный словарь, единственный в своем роде. Это был наш щит. Поэтому далее тогда, когда были периоды самого злобного зажима, мы говорили представителям властей (я сам говорил): «Как это нехороший язык, как это запрещенный язык? Вот смотрите – массовым тиражом издан советским государством; Издан в Советском Союзе с разрешения правительства, а вы такую чепуху говорите. Это язык, который разрешается изучать, вот смотрите — здесь написано «для изучающих язык».
Это был очень серьезный аргумент. А в провинции, где уровень страха был еще выше, чем в столице, это играло решающую роль. Один мой знакомый из провинции, когда высунуть нос и поговорить было о чем-то еврейском страшно, выучил наизусть весь словарь Шапиро. Это не есть, конечно, знание языка. Это все равно, что натащить на свой двор кучу кирпичей и попытаться в них жить. Но без кирпичей дом не построишь, и поэтому, когда этот человек начал заниматься, он очень быстро из своих кирпичей построил дом. А там, в провинции, этот словарь был для него единственной отдушиной, единственной связью с языком, с еврейством. Он, как и я, читал его просто как книгу, как очень интересную книгу.
Этот словарь в смысле его значения для еврейского движения в России — абсолютно уникальный фактор. Сам факт его существования, его издания, даже независимо от содержания и качества, имел колоссальное значение и играл огромную роль в борьбе за возрождение национальной жизни в Советском Союзе.
Не думаю, чтобы еще какая-нибудь книга сыграла такую роль, по-моему, это самая важная еврейская книга того периода. В этом смысле ее просто не с чем сравнивать.
Много лет в моем доме хранился, а вернее, использовался словарь с дарственной надписью Феликса Львовича[52], его дал нам мой тесть, известный востоковед и знаток еврейской культуры и всех европейских языков, И.С. Брагинский, которому и была адресована эта надпись, как принимавшему в издании словаря участие. И я очень гордился и показывал моим гостям, что вот у меня не просто словарь, а с автографом Феликса Львовича, что у меня такой «мемориальный» словарь — не просто книга, а историческая книга.
Эфраим Холмянский
Впервые словарь попал мне в руки в 1977 году. Поразило совершенно непривычное сочетание — иврит и издано официальной Москвой?! Помню, я спрашивал себя: какие потрясающие люди пробили это грандиозное дело 0в юдофобском социалистическом государстве, не признававшем иврит языком? Кто сумел проделать этот титанический труд? Откуда у автора толстенного словаря такие бесценные знания? Как ему удалось без редактора добиться такого замечательного качества?
Словарь этот был на вес золота — ведь ничего подобного до сих пор у нас, преподавателей иврита, не было! Я убежден, что автор словаря совершил для еврейского народа настоящий подвиг! Без этого словаря сионистское движение было бы беззубым, изучение иврита сближало и объединяло, приобщало к иудейской цивилизации.
Автор словаря по-крупному вошел в еврейскую историю. Честь ему и хвала!
Михаил Членов, Москва
Имя Феликса Шапиро сейчас, к сожалению, памятно все меньшему и меньшему количеству евреев в России. Кто уехал, кто ушел из жизни. Сегодняшняя еврейская молодежь может изучать иврит совершенно свободно. Работают ульпаны, кружки, еврейский язык преподают в школах, институтах.
В еврейских центрах, в библиотеках, в отделениях Сохнута, израильских культурных центрах много учебников иврита, новые разнообразные словари, иврит-русские, русско-ивритские. Но того рвения к еврейскому языку, которое было еще десять-пятнадцать лет назад, нету. Тогда словосочетание «словарь Шапиро» было у всех на устах. Все знали, что это был не просто какой-то рядовой словарь, а огромное явление в еврейской жизни страны, где на все еврейское был наложен негласный запрет.
* * *
Судьба иврита в России была драматичной. В начале века, еще в дореволюционной России, древний еврейский язык жил еще старой жизнью еврейского галута: работали бесчисленные хедеры, каждый еврей хоть как-то, но знал язык, мог прочесть элементарные молитвы, заупокойный «йизкор», «кадиш» по умершим родителям.
