Лал Бахадур Шастри оставил в моей памяти сильное впечатление, ибо несмотря на то, что внешне выглядел маленьким, довольно слабым и невзрачным человеком, он обладал огромной силой ума и духа. Несмотря на свою хрупкую внешность, он был выдающимся лидером. В отличие от множества людей, занимающих такие ответственные должности, он был смел и решителен — не допускал, чтобы те или иные события влияли на него, но делал все возможное, чтобы управлять ими.
Вскоре после этого меня пригласили присутствовать на кремации. Я принял в ней участие на пути из Тривандрума. Это было печальное дело, особенно потому, что я впервые в своей жизни увидел вблизи мертвое тело — хотя как буддист я мысленно созерцаю смерть каждый день. Помню, как я смотрел на его неподвижное тело, лежавшее на вершине погребального костра, и вспоминал присущие ему качества и те немногие факты из его личной жизни, которыми он со мной поделился. Сам он был строгим вегетарианцем, как он мне сказал, потому что еще младшим школьником однажды гнался за раненным голубем, пока тот не умер от истощения. Он пришел в такой ужас, что поклялся никогда не есть больше какое бы то ни было живое существо. Так что не только Индия лишилась своего лучшего политика, не только мир лишился просвещенного лидера, но все человечество лишилось истинно сострадательного человека.
Отдав свой последний долг покойному премьер-министру, я вернулся в Дхарамсалу, но перед этим посетил несколько госпиталей в Дели, где лежали жертвы войны. Большинство из тех, кого я видел, были офицерами. Многие имели тяжелые ранения и переносили страшные боли. Когда я шел между рядов кроватей, среди плачущих членов семей раненных, я подумал про себя: вот единственный реальный результат войны — огромное человеческое страдание. Все другое, что могло стать следствием этого конфликта, возможно было бы легко достигнуть мирными средствами. Небольшим утешением являлось то, что люди в этом госпитале получали хороший уход: многие участники боев никогда раньше не пользовались такими удобствами.
Через две недели Индира Ганди была приведена к присяге как премьер-министр Индии. Так как я видел ее практически каждый раз, когда встречался с ее отцом, то уже был хорошо знаком с нею. У меня имелись причины полагать, что она тоже считала меня своим другом. Не один раз она делилась со мной своими мыслями о людях и событиях, которые вызывали ее тревогу. Со своей стороны, я считал, что знаю ее достаточно хорошо, чтобы позволить себе напомнить ей однажды в конце первого периода ее правления, что для лидера жизненно важно сохранять близость к простым людям.
Сам я с ранних лет узнал, что всякий, кто хочет руководить, должен оставаться близким простому народу. В противном случае слишком легко быть введенным в заблуждение советниками, чиновниками и другими людьми, окружающими вас, которые в своих корыстных целях могут препятствовать вам видеть истинное положение вещей.
Как и ко всем премьер-министрам Индии, я испытывал глубокую признательность по отношению к Индире Ганди за ее горячую поддержку тибетских беженцев. Она была членом Фонда приютов для тибетцев, основанного в Массури, и особенно много сделала в области образования. Что касается важности школьного образования, в этом се взгляды совпадали со взглядами отца. И хотя многие злые языки осуждали ее после критической ситуации в стране, а некоторые люди даже называли диктатором, я. заметил, что она уступила власть достойным образом, когда комиссия вынесла свой вердикт в марте 1977 года. Для меня это явилось прекрасным примером демократии в действии: хотя у нее были большие конфликты и в парламенте и вне его, но когда настал момент уйти, она сделала это без шума. Помню, что я думал то же самое по поводу президента Никсона. Слишком часто смена руководства воспринимается как сигнал к кровопролитию. Когда парламентские нормы берут верх над личными интересами — это признак истинно цивилизованной страны.
В то время Китайская Народная Республика представляла совсем другой пример внутренней политики. С середины шестидесятых годов до смерти Мао в 1976 году эта страна вместе со своими колониями перенесла ряд насильственных кровавых переворотов. Только через много лет стала проясняться картина так называемой культурной революции. Оказалось, что это был период бессмысленного помешательства, а поведение Цзян Цин, жены Мао, напоминало поведение императрицы. В то же время я понял, что коммунистические лидеры, о которых я сначала думал, что они имеют единый коллективный разум, населяющий их различные тела, на самом деле смертельно грызлись между собой.
Однако, тогда можно было только догадываться о масштабах беспорядков. Как и многие тибетцы, я понимал, что на нашей любимой родине происходит нечто ужасное. Но каналы связи были перекрыты полностью. Единственным источником информации для нас оставались отдельные непальские торговцы, которым иногда удавалось перейти через границу. Однако, та информация, которую они могли дать, была скудной и всегда устаревшей. Например, только спустя год я узнал о большом восстании, которое произошло в различных частях Тибета в течение 1969 года. Согласно некоторым сообщениям, во время последовавших за ним карательных мер было убито даже больше людей, чем в 1959 году.
Теперь мы знаем, что происходило много таких взрывов народного возмущения. Конечно, у меня не было никакого прямого контакта с руководством в Пекине, которое в это время стало называть меня "волком в монашеской одежде". Я стал предметом нападок китайского правительства и регулярно разоблачался в Лхасе как тот, кто просто становится в позу религиозного лидера. В действительности, говорили китайцы, я вор, убийца и насильник. Они также предполагали, что я оказывал определенные довольно неожиданные сексуальные услуги миссис Ганди!
Таким образом, в течение почти пятнадцати лет тибетские беженцы оставались в неведении относительно своей судьбы. Перспектива возвращения на нашу родину казалась дальше, чем тогда, когда мы только ушли в изгнание. Хотя этот период и можно сравнить с ночью для нашего народа, но ведь ночь — это, конечно же, время восстановления сил, и так в течение этих лет стали созревать плоды программ расселения. Постепенно все больше людей снимались со строительства дорог и переезжали в новые поселения по всей Индии. Некоторые беженцы покинули Индию и основали небольшие общины по всему миру. Ко времени написания этой книги тысяча двести тибетцев поселились в Канаде и Соединенных Штатах (в равных пропорциях), около 2 тысяч в Швейцарии, сто человек в Великобритании, по нескольку человек почти в каждой европейской стране, включая одну молодую семью в Ирландии.
