и по параллельной поехал снова назад, затем сделал два поворота и приблизился к дому, где жил Макс Клаузен.
Там стоял автомобиль. Зорге разглядел, что это патрульная полицейская машина. Тогда он вновь нажал на педаль газа и быстро проехал мимо. «Легкомысленный пес, — мелькнуло в голове у Зорге, — опять он, наверно, пьянствует с полицейскими, и кто знает, чем это может кончиться».
Наконец Зорге остановился возле какой-то пивной. Он вошел в нее, подвинул в сторону японца, чтобы освободить себе место у стойки, и заказал выпивку. Потом обернулся и скучающе оглядел питейное заведение. В помещении было мало посетителей. Они довольно шумно болтали, некоторые оживленно жестикулировали. Зорге попытался понять, о чем идет разговор, но они говорили слишком быстро, и ему не удалось уловить смысл.
Один японец подошел к нему, поклонился и остался стоять.
— Что ты хочешь? — спросил Зорге. — Что тебе надо?
— Я здешний музыкант, — ответил японец. — Что бы вы хотели послушать?
— Ты играешь не скрипке?
— На пианино, — вежливо уточнил музыкант.
— Знаешь ты Баха, Бетховена, Шумана?
Японец отрицательно покачал головой.
— И ты называешь себя музыкантом? Задница ты несчастная — вот кто ты! Ну хоть немецкие песни играешь?
— О да! — живо ответил японец. — «Германия, Германия превыше всего».
— Играй! — приказал Зорге. — Целый день я горю желанием насладиться этой музыкой.
Японец сел за пианино. Зорге попросил еще раз наполнить свой стакан. Затем кивнул пианисту. Тот живо пробежал пальцами по клавишам и заиграл немецкий гимн.
— Встать, прошу всех встать! — рявкнул Зорге ошарашенным посетителям пивной. — Пока звучит наш национальный гимн, все должны стоять смирно! Понятно?
Большинство послушно поднялись. Но некоторые игнорировали приказ. Тогда Зорге схватил за воротник одного из упрямцев и высоко поднял его в воздух. Рубашка громко треснула. Остальные, бросившие вызов рассвирепевшему немцу, поспешили выполнить требование.
— Еще раз сначала! — заорал Зорге таперу.
Тот секунду помедлил, но потом снова полился гимн третьей германской империи.
Зорге, держа в руке пустой стакан, стоял неподвижно в прокуренной пивной. Как часто слышал он эту величественную мелодию? Когда он был молод, у него всегда наворачивались слезы на глаза при этих знакомых звуках творения великого Гайдна. А горло так сжимало, что он не мог петь. И даже сейчас ему казалось, что рядом с ним раздается низкий и мощный голос его отца, который стоял как могучий дуб и всем своим видом выражая глубокую любовь к Отечеству.
Много лет спустя, уже после Первой мировой воины, он, Зорге, навсегда распрощался с этой немецкой песней. В тот хмурый ноябрьский вечер, это было девятого ноября, он затащил истекающего кровью, избитого друга под арку ворот. Тот громко стоная, и Зорге зажал своей рукой его рот, из которого обильно текла кровь, чтобы заглушить стоны. Потому что они, эти палачи, искали его. Длительное время Зорге прятался с тяжелораненым другом в спасительной дыре, пока убийцы не прекратили поиски и не заорали гимн, а затем и песню о Хорсте Весселе [25]...
Рихард швырнул о стену стакан, который держал в руке. Глухой удар — и осколки посыпались на пол.
— Можете теперь снова приземлиться на свои задницы! — крикнул Зорге. — Вы — глупые свиньи, раз вскакиваете по поводу всякого дерьма!
Он бросил таперу смятую купюру.
— Ты играешь как свинья, — сказал он. — И поэтому получаешь сколько заслуживаешь!
Выйдя из пивной, Зорге забрался в свой «дацун» и долго сидел, глядя на тусклый свет уличного фонаря, который вот-вот готов был испустить дух. А про себя он тихо произнес: «Тогда, когда я был молод и мог еще пустить слезу...» Но тут же испуганно прервал себя и резко нажая на стартер.
Он помчался в отель «Империал» и поднял с постели Зиберта. Тот, как всегда, отнесся к вторжению спокойно и, казалось, ничуть не удивился.
— Зиберт, вы очень хотели узнать, где и как я живу. Пошли со мной. Предоставляю вам редкую возможность посмотреть на мой бардачок.
Зиберт не стал раздумывать. Зорге точно зная, что он не будет колебаться. Предложение было слишком соблазнительным. Писатель часто напрашивался в гости к Зорге, но тот каждый раз уклонялся от этого. «Я не очень-то охотно позволяю заглядывать в мою кастрюлю», — был ответ.
— Пожалейте мои нервы, — сказал Зиберт, когда они сели в «дацун». — Мне еще хочется пожить.
Зорге засмеялся и нажал на педаль газа. Они неслись в ночи, и Зиберт машинально вцепился в свою шляпу. Ветер рвал у них с губ и уносил вдаль слова, когда они пытались заговорить.
Перед домом, где жил Зорге, на воротах горела темно-красная лампа.
— Это какой-то специальный знак? — спросил Зиберт.
— Точно, — ответил Зорге, — и вы должны об этом знать. Если лампа не горит, значит, я не хочу, чтобы мне мешали.
Они вошли в дом, и Зорге крикнул:
— Чаю, Митико!
— Не нужно ничего из-за меня, — попросил Зиберт.
— Не волнуйтесь, — серьезно успокоил Зорге, — мы должны проявить гостеприимство. А она здесь хозяйка дома. И будет рада предложить гостю чашку чая.
Зорге с Митико поднялись наверх, а Зиберт огляделся. Кругом в беспорядке сплошные книги — на полках, на стульях, на полу.
Зиберт стал сразу рыться в них.
— Это все японская литература, — пояснил Зорге. — Классики, современная лирика, социология, история — почти все, что переведено. Вы можете взять с собой, что хотите.
— Взять все это я еще не готов, — заметил Зиберт, вороша горы книг. — У меня в Германии неплохая библиотека, но до вашей мне далеко.
— Знаете, то, что вы видите, мне уже больше не нужно.
Появился чай. Митико подала его с изящным поклоном. Она познакомилась с Зибертом, и тот рассматривал ее с интересом. Они почти осушили
