в копыто и застряла в нём. Штабс-ротмистр Сукачёв зубами вытащил её. Норовистый жеребец стоял при этом спокойно и мужественно переносил боль, дав залить рану йодом.
Противник активизировался. Ещё засветло передовые заставы отгоняли небольшие отряды красных, наседавшие от Тимашевки, а разведка донесла о многолюдном митинге в занятой красными станице Новотитаровской. На рассвете затрещали одиночные выстрелы в охранении, спугнув тревожный сон. 2-я сотня 1-го кавалерийского полка под командой лейб-гвардейца полковника Рашпиля, передав лошадей коноводам, отправилась в пешем строю прикрыть дорогу от Новотитаровской в город.
Только цепь спешенных кавалеристов залегла в канавах по обе стороны дороги, за дачами и плетнями, как в 500 шагах от неё на дорогу высыпали красные. Добровольцы смели их залпами, но патронов оставалось в обрез – накануне их запасы отдали пехоте, оставив всего по 3 обоймы на человека, которые быстро иссякли. Красные отхлынули, но, видя редкую стрельбу, осмелели и пошли вперёд с криками:
– Кадеты, мать вашу перетак… Не уйдёте, гады, – всем кишки повыпустим, живыми пожжём…
Расстреляв почти все патроны, спешенные кавалеристы, пригнувшись, стали озираться, ища глазами коноводов. Помощи нет, да её никто и не обещал… Наконец пришёл долгожданный приказ возвращаться, который они исполнили с великой радостью.
К полудню кавалерия полностью оставила Сады и отошла на поддержку арьергарда пехоты, застрявшей на кирпичном заводе. 1-й кавалерийский полк и полк, состоявший из пяти сотен мобилизованных казаков станиц Елизаветинской и Марьянской, стояли фронтом на восток. От взоров противника они укрывались за скирдами соломы и отдельными куренями. На небольшой возвышенности – генерал Эрдели со штабом и командиры полков, полковник Глазенап и подполковник Корнилов с ординарцами. Впереди перед фронтом бригады виднелись отряды красных, шедших на юг, во фланг и тыл отступавшей добровольческой пехоты.
Положение армии стремительно ухудшалось. Стремясь отрезать её пути отхода на Копанскую, весь правый фланг красных продвинулся вперёд. В связи с этим генерал Деникин приказал кавалерии генерала Эрдели утром 1 (14) апреля ударить из района Садов и отбросить противника как можно дальше на восток. Атаковать приходилось без разведки, по вязкой пашне, в лоб, на пулемёты, на густые массы пехоты и на бронепоезда. «Старый конник, генерал от кавалерии, понимал, что атака в конном строю железнодорожной станции, в районе которой находились два красных бронепоезда, бившие по нашей пехоте, значило: для спасения пехоты конница должна была пожертвовать собой. И на глазах у старого генерала навернулись слёзы. Но приказ – есть приказ» [313]. Вскоре начальство спустилось с бугра и к полкам полетели ординарцы с приказом готовиться к атаке в конном строю.
Когда бригада развернулась для броска, до неприятеля оставалось около тысячи шагов. Два вражеских бронепоезда дали по кавалерии несколько выстрелов, но почему-то прекратили огонь и, выбросив клубы дыма, отошли на Екатеринодар. Пехота красных осталась на месте, рассыпавшись вдоль железнодорожного полотна, и не проявляла признаков беспокойства. Добровольцы надеялись, что перед ними части красной гвардии, состоявшей из разношёрстных команд рабочих, которые чаще всего не выдерживали серьёзного нажима регулярной конницы и быстро впадали в панику.
Буднично прозвучали команды к атаке. «Командир сотни, гвардеец полковник Рашпиль [314], выехал на уставную дистанцию вперед, – вспоминал участник атаки В. В. Черешнев, – повернулся в седле и, указывая в сторону противника, скомандовал: “Сотня в атаку! Шашки вон! Рысью! Марш!” – и сразу же поднял своего большого гнедого коня в свободную рысь, сверкнули наши шашки, и сотня двинулась за своим командиром» [315]. Вскоре, когда конная лава увязнет на пашне, он падёт в числе первых.
Направление атаки – с запада на восток. Первые минуты атаки кавалерия неслась по твёрдому грунту. Противник стрелял редко, но пули уже рыскали в поисках случайной жертвы и иногда находили… Пройдя рысью 300–400 шагов, кони перешли на намёт, и только начали скакать, как влетели на вспаханное поле. Обильно политый дождями, запаханный кубанский чернозём стал западнёй для добровольческой кавалерии. А цепи красных словно этого и ждали, открыв шквальный огонь из винтовок, а с дистанции в 400 шагов ударили залпами.
Падали раненые лошади, валились в грязь всадники, но бригада продолжала сближаться с противником. Часть кавалеристов напоролась на болотистую низину и увязла в ней, став лёгкой мишенью для вражеских пуль.
Красные стояли в двух шеренгах, передняя вела огонь «с колена», а вторая – стоя. Их цепи местами сбивались в кучки, а кое-где в трёх-четырёх шагах друг от друга стояли одиночки. Всадники с нетерпением ждали – когда же пехота дрогнет и бросится бежать, но коса нашла на камень, и красные проявили редкую выдержку. Когда впереди замелькали их рыжие и чёрные папахи, кавалеристы поняли, что перед ними вовсе не красная гвардия, а закубанские пластуны – регулярная казачья пехота. Вот почему красные так хладнокровно встретили добровольческие лавы.
«Тут, собственно, и погибла наша сотня, – сокрушённо писал В. В. Черешнев. – Пал Рашпиль, многие юнкера; получил рану в грудь и наш взводный, подъесаул Чигрин; рядом со мной был ранен в руку подъесаул Помазанов. Линия атакующих перестала быть линией: кто выбыл из строя по ранению, у кого упала лошадь, а кто и повод начал укорачивать, не видя рядом соседей. Нашей кучке – я, сотник Ярыш, прапорщик Кадушкин, урядники Скрыпник, Телеганов и Шрамко – нам повезло: грунт перед нами был выше и суше, чем у соседей, и коням было легче идти» [316]. Наиболее везучие и отчаянные с криками «ура» наддавали ходу, но их «ура» быстро потонуло в криках противника.
Под кинжальным огнём атака захлебнулась. Не доскакав шагов 30–50 до вражеских цепей, иные повернули назад, а иные помчались вдоль фронта, ища спасения на выходе за фланг. Вперёд неслись лишь те, кто не мог или не хотел остановить разгорячённых коней, понимая, что показать спину противнику означало верную смерть. Поэтому только отдельные всадники врубились в ряды красной пехоты, и немногим из них после рубки удалось проскочить за вторую линию её цепей.
И всё же, ценой огромных потерь, кавалерия свою задачу выполнила – отвела удар противника от отступающей пехоты и растянутого на вёрсты обоза.
При отходе после атаки кавалеристам не удалось вынести убитых и раненых. Некоторые кавалеристы, в основном мобилизованные казаки, разуверившись в деле вооружённой борьбы, в суматохе боя решили разойтись по домам. В общей сложности в тот день конница недосчиталась около 300 человек. Сложили головы многие известные в армии офицеры. Среди них лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка подъесаулы Плеве и Рыковский [57], бесстрашная баронесса София де Боде. В той же атаке погиб и юный князь Туркестанов.
Подвод для вывоза имущества и раненых не хватало. В окрестностях Елизаветинской уже появился противник, и, в условиях спешки, не удалось вывезти
