Однако не меньшее значение имело душевное богатство Андерсена. Он сохранил детскую непосредственность в реакциях и детскую близость с окружающим миром (многим детям вещи кажутся живыми существами) — в то же время он обладал здравомыслием взрослого. Именно эта двойственность разума помогла ему писать сразу и для детей и для взрослых. Он был на «ты» с оловянным солдатиком так же легко, как любой ребенок, а его жизненный опыт обогатил бы любого взрослого.
И наконец, третья предпосылка: своеобразие, или, если угодно, ограниченность его писательского дарования. Как уже говорилось, Андерсену трудно давались крупные композиции или более подробное и многостороннее описание характеров. Его сила была в коротком эскизе человека, изысканных репликах, быстром наброске ситуации. Сказка словно создана для его таланта к малым формам. Жанр не допускал многословия и в то же время предоставлял свободу, и писатель мог как угодно использовать свои бесчисленные разбросанные наблюдения природы и людей или в виде небольшой типажной зарисовки, или брошенного мимоходом замечания от собственного имени. Он мог непринужденно перескакивать из мира животных в мир людей, от рассказа для детей в рассуждения для взрослых, от серьезности к шутке, и наоборот.
Таким образом, сказка стала самым непосредственным выражением его экспансивного и капризного темперамента. Здесь он чувствовал себя на месте в поэтическом смысле, и, возможно, этим объясняется тот странный факт, что в сказках он так усиленно заботился о форме. В них нельзя найти случайности или небрежности, которые часто отмечают его лирику и пьесы. И в то время, как он, по замечаниям театральных цензоров, неоднократно переделывал свои пьесы, никто не мог бы подсказать ему, как нужно писать сказки. Это он знал сам. Он шлифовал язык и обуздывал фантазию. В самых сверхъестественных событиях всегда есть строгая мера и четкая последовательность. Насколько безжалостен он был к себе, видно по сохранившемуся первому черновику «Пастушки и трубочиста». Фантазия в нем переходит все границы; но Андерсен уверенным инстинктом несколько приглушил рассказ. И он стал совершенным. Не осталось ни одной невзвешенной фразы. Ни одной сказки Андерсен не посылал в печать, не убедившись, что ее невозможно сделать лучше.
Глубина восприятия и точность выражения — отличительные признаки его сказок.
Всю жизнь Андерсен был невероятно поглощен собой. Это случается со многими людьми, в том числе и с творческими личностями, которые считают себя необыкновенными и хотели бы, чтобы окружающие принимали их с восторгом. Но жизнь Андерсена сложилась так, что должна была довести самоуглубленность до крайности. Его особый дар и необычный характер, которые еще в детстве изолировали его от товарищей, а также неизбежные трудности в приспособлении к классу буржуазии, куда он первоначально не относился, вынуждали его к беспрестанным размышлениям о себе и своих отношениях с окружающим миром. Прямодушная общительность не давала ему покоя, пока он не посвящал других людей в свои наблюдения по этому поводу, и он использовал любую возможность, чтобы устно или письменно рассказать о своем удивительном жизненном пути, который, по его мнению, объяснял, почему он такой, как он есть.
Это началось еще в школьные времена в Слагельсе. Не решаясь обратиться к внушающему страх Мейслингу устно, он вместо этого отправил ему письмо с описанием своей жизни, которое должно было помочь прямолинейному педагогу понять его. Позднее — где-то в 1832 году — он написал для сведения друзей в Копенгагене очерк своей жизни, который частным образом распространялся среди его близких, а еще через некоторое время ему представился случай открыть душу более широкому кругу читателей.
Это произошло с помощью ряда небольших статей, опубликованных в последующие годы в Дании и за ее пределами; их он либо написал сам, либо по крайней мере дал материал к ним — но прежде всего с помощью двух больших мемуарных произведений, которые вышли в 1847 и 1855 годах, одно на немецком языке в виде предисловия к его собранию сочинений, второе на датском, также в связи с собранием сочинений, выпущенным к его пятидесятилетию.
Когда писатель получил предложение от немецкого издателя написать подробную автобиографию, он, конечно, был в восторге. Его творчество получило известность, теперь он и сам станет известным. И он не был разочарован. Немецкую «Сказку моей жизни» много читали, ею восхищались — немецкий рецензент даже очень лестно сравнил ее с «Dichtung und Wahrheit» Гёте и «Исповедью» Руссо. Ее быстро перевели на английский язык, что способствовало более близкому знакомству англоязычных читателей с личностью писателя.
Немецкая «Сказка моей жизни» — которая, кстати, наконец-то существует и на датском языке, она вышла в 1942 году в издании Х.Топсё-Йенсена по оригинальной рукописи — была написана во время большого путешествия Андерсена в Италию и Южную Францию летом 1846 года и носит отпечаток того, что ему во многом пришлось полагаться на свою память, и потому материал подан неровно. Андерсен рассказывает о своем бедном детстве, трудной юности, борьбе за писательское признание и о европейском успехе, который увенчал его стремления. Книга кончается мастерским описанием его недавнего путешествия по душной летней жаре юга Европы в 1846 году. Можно отметить, что при описании своей литературной карьеры — то есть примерно с 1830 года — он уделяет много места сообщениям обо всех высокопоставленных и знаменитых людях, с которыми встречался, великих художниках и коронованных особах и об их благосклонности к нему и его произведениям, а в противовес — о несправедливой, по его мнению, даже злобной критике, которой он подвергался на родине. С другой стороны, он почти ничего не пишет о том, как создавались его стихи, как у него возникали идеи и как он над ними работал. Читатель узнает исключительно о том, как принимала его произведения общественность.
Книга имела такой большой международный успех, конечно, благодаря тому, что читателям всегда интересно познакомиться с великими людьми с чисто человеческой стороны и услышать об их удивительной жизненной судьбе — в случае Андерсена прежде всего о его детстве, и правда, пленительно описанном, и о стремлении сквозь нищету и страдания к достижению той великой цели, которую он перед собой поставил. Эта борьба сама по себе достаточно драматична, а рассказ еще приукрашен разнообразными живописными и трогательными подробностями. Напротив, мировой общественности едва ли было так уж интересно слушать о великих людях, с которыми он встречался, и едва ли кого-либо могли позабавить пространные и бесконечно повторяющиеся жалобы на критиков в маленькой Дании.
