Комнатами полуразрушенного дома, по обвалившимся балкам, обломкам потолков Глоба и венгерский солдат спешили вдоль выходящей на улочку стены. Они слышали, как надсадно, частыми очередями бьет пушка бронетранспортера, и боялись, что, пока им удастся подобраться к нему, с баррикадой и всеми, кто ее защищает, будет покончено.
Вот и последняя комната. За выбитым окном виден в ночной полутьме двор, посреди которого чернеет на снегу скособочившаяся легковая машина с распахнутыми дверцами и помятыми боками. А у противоположного края двора, за каменной оградой, в которой зияют многочисленные проломы, гулко стучат частые, совсем близкие выстрелы пушки бронетранспортера.
Для проверки Глоба дал недлинную, с большим рассеиванием очередь по черным окнам здания, стоящего в глубине двора, — ему показалось, что в одном из них кто-то шевельнулся.
Глоба не ошибся. В ответ замелькали в темных проемах прерывистые огоньки, снаружи в стену, неподалеку от окна, за которым притаились Глоба и мадьяр, с сухим щелканьем ударили пули.
Ясно — в доме, на той стороне двора, немцы, готовящиеся пойти в атаку при поддержке бронетранспортера.
Что делать? Вернуться? Нет!
— Прикрывай! — крикнул Глоба мадьяру, показав на его автомат. Солдат понял. Он присел у подоконника, просунув ствол автомата между остатками рамы. Через соседнее окно, прижимая к себе автомат и гранату, Глоба вывалился во двор, упал в рыхлый, но неглубокий снег. Не мешкая ни секунды, побежал через двор. По нему, кажется, стреляли: впереди, низко над землей, промелькнули желтые огненные линии трассирующих пуль, особенно яркие в этот ночной час. Глоба сделал рывок, добежал до изувеченной автомашины, упал за нее.
Позади гулко простучал автомат. Это стреляет мадьяр, отвлекая немцев на себя. Глоба вскочил, в несколько шагов перемахнул расстояние до каменного забора, отделяющего двор от улицы, юркнул в пролом, распластался на снегу в густой тени забора.
Теперь от бронетранспортера его отделяло всего несколько метров. Глоба пополз к нему, стараясь оставаться в тени забора. По снегу, кажущемуся серым, перед его лицом пробегали летучие красноватые отсветы — отсветы выстрелов пушки бронетранспортера.
«Уже можно?» Глоба приподнял голову, приноравливаясь: до бронетранспортера, стоящего посреди мостовой, всего десять — пятнадцать шагов. «Доброшу!» Упершись ладонью левой руки в чуть подавшийся под ней снег, Глоба зубами выдернул матерчатую петлю предохранителя и, размахнувшись, метнул гранату в переднюю часть машины, туда, где над краем борта упруго плясало возле тонкого ствола автоматической пушки злое мутное пламя. Граната еще летела, а Глоба, обхватив голову руками, прижался лицом к снегу, оберегаясь от взрыва.
Снег дрогнул под ним, в уши туго ударил воздух.
Глоба вскинул голову и не увидел перед собой ничего, кроме черного дыма. Ему показалось, что в этом дыму, там, где стоял бронетранспортер, кто-то вскрикнул.
«Живы? Еще бы одну вам!»
Но второй противотанковой гранаты у Глобы не было. Он вытянул из кармана бушлата последнюю гранату, которая у него оставалась, осколочную, и, взведя, бросил ее, уже почти наугад, в гущу дыма. Оттуда взметнулись искры, глухо ухнул взрыв.
Черный дым — густой, туго клубящийся — закрывал и бронетранспортер, и во всю ширину улочку перед ним. Временами всплескивалось желтовато-багровое пламя, бросая слабые отблески на снег.
Подхватив автомат, Глоба, согнувшись, побежал обратно. Он скользнул снова в пролом ограды, примерился взглядом, как побыстрее добежать до разбитой автомашины, а от нее — к полуразрушенному дому, в котором ждет его товарищ мадьяр. Ну, а немцы в доме в глубине двора? Он всмотрелся в темные квадраты окон. Как будто никого. Может быть, немцы, видя, что горит их бронетранспортер, отступили? Э, была не была!
Вскочив, Глоба во всю мочь побежал к автомашине.
Едва он успел добежать и броситься в снег за ней, как по металлу изуродованного кузова словно ударили горстью камней. «Не ушли немцы! Не выпустят».
Но снова уже знакомо застучал автомат из полуразрушенного дома, оттуда, где ждал Глобу новый его товарищ. Автомат бил длинной, непрерывающейся очередью. Бил, наверное, по окнам, где немцы. Не упустить нужной минуты! Глоба оттолкнулся обеими руками от податливого снега и помчался туда, откуда, словно торопя его, стучал автомат венгерского солдата.
Впрыгнув в окно, Глоба по инерции пробежал несколько шагов. Позади еще две-три секунды стрелял автомат, потом смолк. Остановившись, Глоба обернулся. От окна к нему бежал, догоняя, мадьяр. Он бросился к Глобе и, что-то восторженно крича, обнял его.
Из всего, что кричал мадьяр, Глоба понял только одно слово, которое тот повторял особенно часто: «Кэшенем!» — спасибо. Он дружески стиснул солдата в своих могучих руках.
— Тебе спасибо, друг! Спасибо, что огоньком прикрыл!
Они вернулись на перекресток. Стрельба вокруг стихла. Уже светало. За почти разрушенной баррикадой сидели, держа оружие наготове, Никулин и Чхеидзе, рядом с ними два наших артиллериста, последние из уцелевших, и три мадьяра. Остальные венгерские солдаты занимали позиции в угловых домах, примыкающих к баррикаде. Их капитан, с лицом таким белым, какое бывает у людей, только что потерявших много крови, сидел, прислонясь к лафету гаубицы, вытянув перед собой правую руку, казавшуюся странно короткой. Сквозь толстый слой бинтов на ней проступали кровяные пятна. Один из солдат-венгров, придерживая руку капитана, подматывал на нее свежий бинт. Оказывается, капитану осколком снаряда с бронетранспортера оторвало кисть руки. Но он, перевязавшись, продолжал командовать своими солдатами.
Три разведчика оставались с венгерскими солдатами и артиллеристами на перекрестке до тех пор, пока, уже в шестом часу утра, не подошла помощь — наши пехотинцы. Теперь совесть позволяла разведчикам уйти. Они были уверены, что с приходом пехотинцев враг не только не овладеет перекрестком и двумя гаубицами, но и будет выбит с тех позиций, которые ему удалось захватить ночью.
По-братски прощались три матроса с теми, с кем плечом к плечу выстояли в таком трудном многочасовом ночном бою. Крепко жали разведчикам руки два уцелевших артиллериста, благодарили:
— Спасибо, что помогли наши стволики отстоять!
Как друзья, прощались Глоба и мадьярский солдат, с которым они вдвоем ходили взрывать бронетранспортер. Хлопали друг друга по плечу, обнимались. Жаль только, что не понимали языка друг друга. Но Глоба, за время боев в Будапеште узнавший несколько венгерских слов, понял, что этот солдат желает ему того же, что и он ему, — невредимым дожить до победы. А ведь еще недавно они были врагами и, может быть, стреляли один в другого…
