— Давайте туда. Надежнее, чем за пушками.
Затишье длилось недолго, может быть, всего три-четыре минуты. Перед баррикадой, в дальнем конце улицы, мелькнули едва различимые в темноте силуэты немецких солдат, крадущихся в тени стен. И вот оттуда полетели зловещие светляки трассирующих пуль.
Началась новая атака.
…Дробно щелкают по кирпичам баррикады пули. Острые осколки битого кирпича больно ударяют в лица, в руки. Все ближе подбегают узкой улочкой, прячась за выступами домов, враги. Очередь за очередью по ним. Но за баррикадой только трое. И около пушек лишь три или четыре артиллериста да два или три прибившихся к ним пехотинца, из тех, что обороняли теперь захваченный врагом дом.
Огонь с баррикады не дает немцам показаться на улочке. Но они перебегают из дома в дом вдоль нее, и в черных провалах окон все чаще и ближе посверкивают огоньки выстрелов.
Сзади подбежал какой-то боец с трофейным ручным пулеметом, присел рядом с разведчиками, бросив удивленно:
— Моряки? Откуда?
Вонзил сошки пулемета меж кирпичами, приладился, дал длинную очередь.
Разведчики обрадовались: помощь пришла!
Но радость была недолгой. Ее погасила багровая вспышка немецкой гранаты. Потянув за собой пулемет, повалился солдат-пулеметчик. А сзади в это время послышались крики на чужом языке. Разведчики оглянулись: через перекресток бежали с автоматами и винтовками наперевес мадьярские солдаты.
Салашисты? Обошли с тыла!
Нет, это были не салашисты. Люди в венгерской форме на бегу стреляли туда же, куда и разведчики. А когда эти люди, добежав до баррикады, залегли за нее, можно было увидеть, что у каждого из них на рукаве широкая красная повязка. Один из мадьяр высвободил из намертво стиснутых пальцев убитого бойца ручной пулемет, начал вновь устанавливать его на баррикаде.
— Откуда вы? — спросил его Глоба.
Мадьяр, судя по всему, не знал русского языка, но вопрос Глобы понял.
— Будапешт! — показал он на себя и спросил Глобу: — Москва?
— Москва! — ответил Глоба, хотя родом он был с Украины. Но ведь Москва и для него и, видно, для этого мадьяра значила много больше, чем просто город. Стрелял мадьяр экономными короткими очередями, сноровисто направлял ствол с цели на цель, можно было понять, что солдат он бывалый.
До этого дня в людях, одетых в венгерскую форму, разведчики привыкли видеть только врагов. А вот теперь, оказывается, нашлись среди них союзники.
Венгерских солдат, так своевременно подоспевших на помощь защитникам перекрестка, было около роты. Командовал ими капитан лет тридцати пяти, как можно было догадаться — кадровый офицер. Да и все его солдаты выглядели опытными фронтовиками. Разведчики только впоследствии узнали, что эти солдаты, в большинстве жители Будапешта и окрестностей, перешли на нашу сторону во главе со своим командиром и уже воевали против немцев.
Огонь ручного пулемета, направленного опытной рукой мадьярского солдата, огонь его товарищей и нескольких артиллеристов, а также трех моряков остановил врага. В темной улочке перед баррикадой более не показывался ни один гитлеровец.
Никулин взглянул на светящийся циферблат своих часов. Начало третьего. До рассвета еще неблизко… Может быть, теперь враг успокоится, не полезет снова? «Вернуться в отряд? Но что же, одни мадьяры здесь останутся?» Никулин глянул на товарищей. Прильнув к автомату, из-под надвинутой на брови ушанки смотрит поверх баррикады Глоба. Чхеидзе, вынув из автомата диск, деловито закладывает в него патроны. Как должное, принимают они то, что им приходится отстаивать сейчас этот перекресток и два орудия на нем. Артиллеристов почти не осталось, пехотинцы обороняют другие позиции. Нет, еще нельзя уходить.
— Слышишь? — тронул Никулина за рукав Глоба.
Впереди, где-то в затянутом мраком дальнем конце улочки, раздавалось глуховатое урчание и лязганье, словно какой-то большой зверь крался в ночи, тихо, но зловеще рыча, взлязгивая зубами.
— Танк! — шепнул Глоба Никулину. Встрепенувшийся Чхеидзе торопливо дозарядил диск, вставил в автомат.
Рычание и лязг слышались все громче. Сидевшие за баррикадой замерли.
— Может, наши пушкари ударят по нему? — с надеждой оглянулся Глоба туда, где стояли, две гаубицы.
— А кому стрелять? Повыбило пушкарей, — ответил Никулин и спросил: — У тебя противотанковая цела?
— Цела. — Глоба отцепил от пояса увесистую противотанковую гранату и вставил в нее запал.
— А у тебя, Алексей? — спросил Никулин.
— Готова, — показал Чхеидзе свою.
Все громче рычанье мотора…
В противоположном конце улицы, из-за угла, в ночной тьме постепенно вырисовывался угловатый низкий силуэт. Он быстро рос, двигаясь вдоль улочки, и теперь даже в ночном полумраке можно было разглядеть, что это не танк, а бронетранспортер на гусеницах.
Разведчики ждали, готовые метнуть гранаты. Но бронетранспортер не подошел на расстояние броска гранаты. Он остановился метрах в сорока перед баррикадой. И тотчас на ней прогремело несколько разрывов, во все стороны полетели кирпичи и осколки. Это бронетранспортер открыл огонь из установленной на нем автоматической пушки. Разведчики и венгерские солдаты прижались к кирпичам, пряча головы и оружие.
Еще несколько очередей пушки — и баррикада будет разметана снарядами, из ее защитников не останется никого. А может быть, еще раньше, пользуясь тем, что огонь из-за баррикады вести нельзя, гитлеровцы добегут до нее…
Разрыв вверху, почти над головой, на миг оглушил Глобу, по его телу тяжело прокатилось несколько кирпичей. Но он быстро пришел в себя, открыл глаза и встретился взглядом с лежавшим рядом с ним венгром, тем самым, с которым Глоба недавно разговаривал и который так ловко стрелял из ручного пулемета. В широко раскрытых глазах солдата, во всем его лице, худощавом, с черной многодневной щетиной на щеках, прочел Глоба то же, что мог в эти мгновения прочесть в его взгляде и мадьяр, — страх и решимость. Страх, что придется погибнуть, так и не удержав врага. Решимость не ждать, пока придет гибель, а сделать все, чтобы отвратить ее от себя и товарищей.
Солдат сделал знак рукой куда-то влево, и Глоба в ответ показал туда же. Они поняли друг друга. Поняли, ибо в эти решающие минуты воевали в одном строю, стали людьми одной судьбы.
Венгерский солдат оставил ручной пулемет одному из своих товарищей и, взяв у того автомат, побежал вдоль баррикады. За ним, стиснув в руке противотанковую гранату, последовал Глоба.
Они добежали до стены дома и, ухватившись за обгорелый подоконник, прыгнули внутрь.
