Присмотрелся он исподволь и к посетителям. Один был особенно заметен – темнокожий. «Негр», – сказал бы любой, но Дефо, как человек сведущий, отметил, что абиссинец. Только говорит он со своим спутником на каком языке? Дефо прислушался: русский! Автор «Робинзона» продолжал разглядывать русского арапа, отметив еще, что он в форме французской инженерной школы. Он вполне понял его затруднение, когда хозяин лавки не хотел принимать от него кипу бумажных денег, требуя золото. Посетитель начал заметно горячиться, и было видно, что ему жалко денег и что не хуже хозяина знает он разницу между миссисипскими бумажками и монетами.
– Отдай ты, Ибрагим, ему гульден, – сказал наконец его спутник на языке, которого не разбирал хозяин-француз, но который понимал Дефо, – не допустит же царь-батюшка, чтобы мы тут с голоду подохли. Со дня на день должны же нам ефимков прислать.
Названный Ибрагимом нехотя достал голландский гульден.
Спор о деньгах дал Дефо повод разговориться с покупателями, пользуясь теми приемами располагать к себе людей, какими завоевал он доверие немалого числа шотландцев, когда толковал с ними и о покупке земли, и о ловле сельди, и о выделке полотна.
Очень скоро, когда они вышли и двинулись вдоль Сены, Дефо уже знал, что это ребята из России, один по рождению русский, дворянский сын, а другой действительно абиссинец, вывезенный из Константинополя русским вельможей – в числе заложников. Сюда присланы самим царем на учебу. Да вот содержание денежное все как-то забывают им присылать вовремя, поиздержались. А книги сам государь велел покупать, кои покажутся любопытными.
– А вы бывали у нас в России? – спросил Ибрагим у Дефо.
– Нет, но разве мало русских сейчас в Голландии и в других краях? – отвечал Дефо, понимая, что интересуются, откуда он знает хотя бы немного русский язык.
– Сударь голландец?
– Португалец, – отвечал Дефо.
В числе стран, которые Дефо советовал посетить молодому торговцу, названа и Россия. Все прочие названные там же страны – Испанию, Германию, Францию – Дефо посетил сам, и это логически ведет к допущению, которое мы можем найти в некоторых биографиях: он бывал в нашей стране… Не отрицая, что иногда автор «Робинзона» проявляет детальное знание русских городов, нравов и дел, новейшие исследователи все же считают, что эти сведения из вторых рук. Но Дефо, безусловно, можно поверить, когда он говорит, что вращался среди московитов. Их тогда немало было в Лондоне и становилось все больше.
Деловое сближение между Россией и Англией, начавшееся в шекспировские времена, развивалось полным ходом. Эти связи укрепил и расширил своим приездом с «Великим посольством» в Лондон в 1698 году сам Петр. Если учесть, какое внимание уделил русскому царю тогдашний английский король, покровитель Дефо Вильям III, то не исключено, что Дефо мог видеть Петра, а на голове у него монмутскую шапку: описывая наружность Петра, он обратил особое внимание на этот головной убор, введенный героем Дефо принцем Монмутом. Откуда узнал этот фасон Петр? От англичан, живших в Москве.
Конечно, многое из того, что написано Дефо о России, производит сейчас впечатление не сведений, а сказки. Отсюда делали и другой крайний вывод, что у нас Дефо не только никогда не был, но фактически и ничего толком о России не знал. Уравновешены крайние мнения были исследованиями М. П. Алексеева, который рассмотрел «русские страницы» Дефо исторически, и вот его вывод: Дефо «счастливо избежал небылиц», которые распространялись тогда о России, и осторожно воспроизвел все достовернее, что мог узнать о нашей стране… Другой вопрос, что и достоверное, казавшееся тогда «достоверным», теперь выглядит похожим на небылицы, однако такого немного.
О нашей стране тогда появилось уже немало английских сочинений, основательных и серьезных, причем иногда настолько серьезных, что русское правительство сочло нужным подвергнуть их запрету. «Так еще мало мы способны выслушивать истину о самих себе», – отмечалось в некрасовском «Современнике» при кратком изложении книги «О русском государстве», написанной английским посланником о Москве Бориса Годунова – Джайлсом Флетчером, родственником Джона Флетчера – драматурга, который сотрудничал с Шекспиром. С шекспировских времен это сочинение пережило под запретом и пушкинскую эпоху. Запрещено оно было после первого же издания и в Англии, о чем старались английские купцы, не желавшие из-за книги портить только что наладившейся негоции.
Дипломатии и торговле с Россией англичане с самого начала придали исключительное значение, приравнивая «открытие России» к подвигу Колумба.
По заданию кромвелевского правительства книгу о Московии составил Мильтон, который, как и Дефо, не бывал в России, а к тому же в отличие от Дефо совсем не знал русского языка, но книга у него получилась вполне основательная.
Дефо, современник петровской России, внимательно присматривался к нашей стране. «Открыли дверь в Европу» – вот его общая оценка действий и достижений русских («Обозрение», 1710, том VI, с. 212). «Окно в Европу» – слова Франческо Альгаротти, на которые сослался Пушкин, появились в печати уже позднее (1739), но эпоха все-таки та же, и сходство этих символических выражений, надо думать, не случайное, объяснимое именно атмосферой времени, в пределах которого сформировался такой символический образ. Его источником могли быть сами же русские, прямо – Петр, его окружение, дипломаты, объяснявшие иностранцам мотивы нашего интереса к Западу. Это не только кто-то сказал, это так тогда, как видно, вообще говорили.
Торговля с Англией и война со Швецией – по этим двум линиям писал Дефо в «Обозрении» о России. Политически эти темы переплетались, поскольку англичане хотели торговать с Россией, но не хотели, чтобы Россия слишком усилилась за счет торжества над Швецией. Впрочем, и Швеции англичане не желали удачи, они го своему обыкновению желали, чтобы прежде всего противники как следует изнурили друг друга во взаимной борьбе. Дефо, как ни странно, не выступал особенным энтузиастом англо-русской торговли. Он почему-то считал вывоз табака в Россию невыгодным – это была основная монополия, взятая англичанами в торговых отношениях с нами. Возможно, это и было отражением общей английской политики, которую Дефо должен был поддерживать. Или же он хотел, чтобы монополию держало не государство, а отдельные купцы.
В отношении войны Дефо держался иначе. Сначала стращал Карлом XII, но потом все чаще стал говорить, что «русские еще себя покажут», что они не из тех, кого «легко победить», что они «отчаянны и отважны». После Полтавской битвы писал Дефо с интонацией, которая ему особенно нравилась и которая выражается словами: «А что я говорил?» Впоследствии Дефо опишет Полтавский бой трижды; дважды в одной и той же книге, с разных точек зрения – ради объективности.
