– Так ведь у него же мои бумаги были.
– Какие еще бумаги?
– Писанные и переданные ему вот этой самой рукой! – отвечал первый штурман, вытянув вперед свою руку, на которой опытный взгляд без труда различил бы и следы цепей, и царапины, нанесенные то ли в труде, то ли в драке.
– Брешешь!
– Слово моряка! Спросите госпожу Дамарис Даниель из Бристоля, дело было у нее на глазах, в ее доме, где я тогда квартировал.
Если бы в ту минуту «Веймут», стоявший на Плимутском рейде, взял курс на Бристоль и кому-нибудь из команды вздумалось проверить слова первого штурмана, то, безусловно, госпожа Дамарис оказалась бы налицо. Да, мореход Александр Селькирк останавливался у нее… дай бог память… лет с десяток тому назад. Грубоватый господин, ну, моряк как моряк, зато денег у него тогда было хоть отбавляй. Платил за квартиру исправно. Да, беседовал он с каким-то сочинителем (имени не припомню) и рассказал ему свою историю. Все верно, только надо учесть, что узнала все это госпожа Дамарис от того же Селькирка. Нет, сама она видеть ничего не видела. Но он ей так сказывал. (Попали эти «факты» даже в Британскую энциклопедию и приводились в ней по меньшей мере до издания шестнадцатого, до наших дней.)
– Ладно, – проговорил первый штурман, – я на этого сочинителя не в обиде. Пусть его пользуется за счет бедного моряка.
– Хозяин, за рукописью пришли!
– Сейчас, сейчас, – отозвался Дефо, не отрывая глаз и руки от бумаги.
Но пришедший уже стоял на пороге.
– Все пишешь? – загремел он. Это был Тейлор, издатель.
– Все пишешь, – шумел он, – а печатать когда? Наборщики ведь простаивают.
Кивком головы Дефо указал на кипу листов, лежавших на столе. Осторожно издатель взял уже написанное. Разве можно сравнить этот жест с движением тех же рук, которые месяца два-три тому назад взяли у него точно такую же пачку исписанной бумаги!
«Ну, – сказал тогда Тейлор нехотя, – оставьте. Посмотрим, что ваша писанина потянет…» И не прошло трех месяцев, а как переменились и движения рук, и голос! Сам пришел. До чего осторожно бумажки складывает. Странички разглаживает и укладывает листы поровнее.
А тогда стоял Дефо со своей рукописью перед этим еще молодым, но располневшим человеком, который смотрел на него и вроде бы не видел. Нет, издатель знал прекрасно, кто был перед ним. Еще бы! Приметы и в полицейском листке были обозначены. Все читали: смуглый, нос крючком. А вот и родинка! Этот знаменитый прыщ, то ли родимое пятно, то ли бородавка, выводивший всех из себя. Да, Тейлор, как и все, достаточно знал этого субъекта. Знал, что ему иногда руку министры подают, а иногда ни в один порядочный дом его не пускают. Вот и сейчас, чего он именно к нему явился? Всю издательскую улицу, должно быть, обошел, и, видно, везде отказ…
Это была правда. Один за другим издатели закрывали перед ним двери. И они его тоже знали. Потому и закрывали, что знали.
– Если ты, скотина, задержишься у моего порога еще несколько минут, я позову констебля, и тебя опять препроводят туда, где тебе место!
Говорили еще и по-другому, но, в сущности, то же самое:
– Не вовремя, друг ты мой, здесь у нас появился. Говорили просто:
– Проваливай!
Тейлор также знал, что хлопот с ним не оберешься. Кто же станет отрицать, что у этого человека перо в руке? Перо даже слишком бойкое! А это что он такое приволок? Не прикасаясь к протянутой ему рукописи, Тейлор покосился на заглавие. «Эк его, во всю страницу накатал!» Он заметил слова: «Необычайные приключения… моряка из Йорка… Написано им самим».
– Где взял? – спросил Тейлор у Дефо, потому что был этот щелкопер такой же «моряк», как он, Тейлор, индийский раджа.
Вместо ответа Дефо постучал пальцем по лбу.
– Опять обман, значит? – спросил Тейлор.
– Честный обман, – отвечал Дефо.
– Обман есть обман, – не уступил Тейлор, но в самом звуке слов Дефо услыхал он голос опыта, умудренности, которую сам Тейлор выше всего ценил в людях.
– Кому сейчас выдумки нужны, – все еще не сдавался он, – когда правды сколько хочешь? Сейчас каждый купец такого порасскажет…
– Эта выдумка правдивее правды, – сказал Дефо. И опять Тейлор услыхал все тот же авторитетный голос, который, случалось, само правительство выслушивало.
– Ладно, оставьте, посмотрим, что ваша писанина потянет.
Издатель взял рукопись, но так, что чуть было не рассыпал всю по полу. Он читать ее, понятно, пока не стал. Издатель до чтения охотником не был да и в грамоте был 1 не слишком силен.
И вот тот же Тейлор. Как бережно те же руки обращаются с исписанными листками… Дефо положил на мгновение перо.
– Пиши! Пиши! – забеспокоился Тейлор, уже совсем собравшись уходить.
Мельком кинул он взгляд на первую страницу и разобрал слова: «Новое путешествие вокруг света».
– Далеко же ты, брат, собрался! – отметил Тейлор, однако с удовлетворением.
– Ты, – продолжал он, – уж по первому разу вкруговую поезжай, – Тейлор как бы опоясал руками земной шар, – а потом, бог даст, глядишь, и вдоль всей вселенной поедем.
Он показал путь, как мы бы теперь сказали, по меридиану.
– Не выйдет, – отозвался Дефо, опять взявшись за перо, – не поверят.
– Как не поверят? – изумился Тейлор. – Обязательно поверят! Ты только пиши.
– А ты сам-то первую часть читал? – спросил Дефо.
Тейлор даже обиделся.
– Разве мое дело читать? Если я читательством займусь, кто же книги выпускать станет? Или ты, вместо того чтобы писать, пойдешь торговаться с наборщиками? Издателю читать некогда, издатель и не читамши должен учуять, чего писанина стоит.
Он так выразительно изобразил способность издателя постигать смысл книги, не читая ее, что Дефо даже рассмеялся.
Но и попробуй опиши все как есть! Поймай между двумя жестами целую жизнь, всю судьбу его. Попробуй глаза эти передать, в которых и плутовство, и проницательность, и тупость, и такое в самом деле цепкое чутье. Пользуешься приключениями… Ездишь в далекие земли, хотя бы на бумаге. А зачем? Вот идет жизнь без приключений, без главы первой и тома второго, а все время идет, и все время совершается с нами все, что совершиться может. И это самое важное, самое интересное, но попробуй опиши!
– Ладно, заболтались! – сказал Тейлор. – Побегу я! А ты пиши. Вечером-то я еще приду.
«Что-то он чересчур полноват стал, – подумал, глядя вслед издателю, Дефо, – и одышка его, видно, мучает. Так он долго не протянет».[21]
Как только за Тейлором закрылась дверь, Дефо поднялся и подошел к книжной полке. Сплошным слоем, до потолка, виднелись во всю стену переплеты. В кабинетном море Дефо чувствовал себя хорошо. Книги вроде бы сами попадались ему под руку и открывались на нужной странице.
