Пока! Привет твоей жене и матери. Поклон также Ванюхе Пузанову, он, кажись, в «М. гвардии». И Капустину.
Да. Не сможешь ли ты помочь устроить несколько моих снимков у того фотографа, который в «Сов. пис»? Мне очень надо, а прямо к нему обращаться стыжусь (я имею в виду плату, как, сколько). Жму руку.
20.01.1969 Белов».
«Виктор Васильевич, шлю поклон. Насчет статьи о деревенской теме в кино, дела такие. Она у меня написана давно и отлеживалась. Но о ней знали в «Н. мире», и я давно дал слово, что пошлю им. Теперь я ее вновь переписал, перепечатал и посылаю в «Н. мир». Отнюдь не ручаюсь, что там будут от нее в восторге. Поэтому не знаю, что дальше будет. Но поскольку пообещал – надо послать.
Никаких пока романов не начинал – боюсь, да и дела засосали...
Да, спасибо за разговор с Лаврентьевым. Он мне послал необходимые снимки.
Пока! Сажусь за «Бухтины вологодские», потом шпарим с Астафьевым в деревню.
18 марта <1969> Белов».
(Датируется по штемпелю на конверте.)
«Виктор, посылаю поклон и спасибо, а также привет твоей семье (не прибавилась ли она?).
Статью я прочитал, она мне нравится, но кажется несколько затянутой и чуть менее злободневной, чем хотелось бы. И еще (это уже личное совсем) не очень приятно стоять в одном ряду с П. Проскуриным (по-моему, В. Астафьеву тоже). Ну, ладно.
Твое ехидное замечание насчет моего «замыкания в рамках «Н. мира» я принял не всерьез. Во-первых, я и не замыкаюсь, во-вторых, журнал-то не так уж и плох, не считая некоторых пассажей типа дементьевской статьи и катаевского «Кубика». «Бухтины» мои там сейчас, но я не очень надеюсь, что пройдут. Статью для «М. гв.» обязательно сделаю, но когда – не знаю, хочется писать то, что задумал.
Насчет В. Оботурова. По-моему, это очень умный перспективный парень, и если портрет у него не получился, то это еще ничего не значит.
Теперь о письме в «Огоньке». Я бы это письмо не подписал. Не потому, что не согласен с мыслями против дементьевской статьи (с этими мыслями я согласен), а потому что, объективно, письмо против Твардовского. А ты подписал бы?
А Ланщиков подписал бы? (Кстати, передай ему привет, хотя я знаком с ним только по его выступлениям.)
Я не берусь судить за всех, но, как мне кажется, Витя Астафьев и Саша Романов тоже не поставили бы свои подписи против Твардовского, да еще теперь, когда его гонят из журнала. Все это очень сложные и хитрые штуки.
А меня теперь Михайлов объявил вне закона, не знаю, что и делать. Не переиздают, не печатают.
И правые и левые смыкаются против меня и Астафьева, хотя одни шумят за Россию, а другие шумят против лжепатриотов (Дементьев, к примеру). Те и другие стоят друг дружки. Ну, пока!
Я в деревне, прихожу в себя после поездки в Польшу и в Москву.
14.08.69 Белов».
«Виктор Васильевич, спасибо тебе за книгу. За сроки не ручаюсь, но прочту обязательно. (Речь идет о книге «Родные судьбы», изданной в «Современнике» в 1976 году. – В. П.).
(У нас, оказывается, почерки схожи.)
Да, а те два рассказа («Самовар» и «Скакал казак») так и выкидывают из всех сборников, хоть я и пытаюсь каждый раз вставить. «Казака» опубликовал Гончаров в «Подъеме», но без моего ведома вырезал главную сцену. Я взбесился, а с него как с гуся вода.
Но даже и после публикации в «Подъеме» – из книжек выкидывают.
В «Канунах» вон тоже выковыряли все, как начинку из пирога. Вот тут и пиши...
Ладно. Будь здоров. Семейству кланяюсь.
21.10.1976 Белов».
Как читатель догадывается, в последних письмах В. Белова говорится уже о другом времени (я перешел на работу в журнал «Молодая гвардия), о котором еще речь впереди. А сейчас мы снова возвращаемся к счастливой поре – к работе в издательстве «Советский писатель».
2. Образы Петра Проскурина
Судьба подарила мне еще одну радость – знакомство и дружбу с Петром Проскуриным. Я знал, что в нашем плане выпуска есть рукопись романа «Корни обнажаются в бурю», я прочитал его в журнале «Дальний Восток», но рукопись уже поступила в издательство, читать ее взяла Зоя Владимировна Одинцова, умный и тонкий редактор, написала хорошее редзаключение, уже началась работа с автором. И как только я узнал, что Проскурин приехал из Хабаровска в Москву, я попросил Зою Владимировну познакомить нас. С первых же слов я понял, что это «мой» автор, деревенский по происхождению, умный, талантливый, хвативший лиха, успевший многое познать в жизни. А потом, после того как он побывал у меня дома на улице Милашенкова, после того как немало было выпито и съедено, как говорится, соли, я увидел в нем не только мощного, сильного внешне, но и могучего внутренней красотой и глубиной проникновения в суть происходящего вчера и сегодня писателя.
Так получилось, что о его романе «Горькие травы» я, естественно, сказал Анатолию Иванову, все еще работавшему заместителем главного редактора журнала «Сибирские огни», познакомил их; помнится, долго все мы втроем беседовали на крыше десятиэтажного дома, где помещался «Советский писатель». Естественно, все мы втроем были у меня на Милашенкова, традиционно мама угощала нас своей селедочкой и картошечкой, и потом – долгие романтические разговоры о высоком, духовном, прозаические – о сегодняшнем, земном.
Эти несколько писем относятся к тому как раз времени, когда решалась судьба романа Петра Проскурина «Горькие травы», решался вопрос о переезде из Хабаровска хоть куда-нибудь в центр России.
В последующем наши отношения были сложными и, как говорится, противоречивыми. Возможно, что-то я не понимал в творчестве Петра Лукича, но писал все, что думал; возможно, и Петр Лукич что-то чрезмерно высоко оценивал в своем творчестве, уж слишком много хвалебных слов по его адресу раздавалось в критике, особенно усердствовал мой друг Виктор Чалмаев... И пусть нас рассудит Время.
В. Белов в своих письмах упоминал имя Проскурина. И это еще раз свидетельствует о сложностях и противоречиях литературного мира, в котором мне довелось жить.
«Дорогой Виктор!
Наконец, собрался написать тебе, хотя тщить себя надеждой на ответное послание не могу – знаю, как «методично и сразу» ты отвечал на письма своего любимого автора – Анатолия Иванова.
Ну да это дело второе. Уехать мне пришлось из Москвы с тобой не увидевшись – зашел в издательство, а у вас, как всегда, шло важное заседание. Я говорил с Н.П. Задорновым о твоей книге, и он обещал говорить с Карповой и при мне звонил. Зоя Владимировна должна была тебе об этом сообщить. Не забыла ли – я просил. Я тебе не стал сразу писать об этом, потому что услышал стороной, что Н.П. уже говорил с Карповой и книга твоя поставлена в план 1965 г. Но все-таки ты, несмотря на свою нелюбовь к ответным посланиям, черкни коротко: как все прошло, и верно ли то, что я слышал. Жду вестей из Новосибирска о квартире, страстно хочу переехать. Сейчас я вырвался в санаторий, но это время, которое прошло после возвращения в Хабаровск, было тяжелым. Дети почему-то сразу заболели, какие-то домашние неурядицы, заботы – черт знает сколько может быть у человека забот, даже невероятно! Ну, да ладно, все это тебе станет знакомым, когда ты обзаведешься чадами и, конечно, подругой жизни. Личный опыт – основа всякому знанию. И еще я сдуру пообещал в свой сборник в «Мол. гв.» новую повесть листов на 5. И теперь с меня ее требуют, а раньше, когда я не обещал, брали сборник и так, без новой повести. Это вот все нашему брату – на пользу. Не тявкай прежде времени. И теперь я вместо того, чтобы наслаждаться богатой дальневосточной флорой и фауной, насквозь пропитанной комарами, сижу по ночам в библиотеке санатория и заканчиваю эту повесть. А-у, Виктор, как бы я хотел сразиться с тобой в шахматы и выпить хотя бы бутылку самогонки! Беда, хочется очень, но когда я пишу – совершенно не пью. Но ты понимаешь, какой это могучий стимул?
