Надо, чтобы Димка очень удивился, что Лена взяла его вину на себя, и чтобы зрителю стало «ясно», что он (!) этого так не оставит! Кто-кто, а он не станет прятаться за спину девочки.
Сцены написались быстро и вроде коротко. Но что делать, если она не пострижется? Может, снять на всякий случай, как она уродует себя?
Тетя Клава вышла в подсобку, Ленка схватила ножницы и терзала волосы, потом включила электромашинку и стала пытаться стричься...
Так, чтобы потом прийти с выстриженной местами головой...
(Тогда надо снять девочку-дублершу? Так?)
...Кошмар — Кристина другая! Она банальна и даже вульгарна, сквозь нее просвечивает мелочность и злобное самодовольство. Высокий взлет волнения и скромности, где он? Где духовность и трепетность?
(Надо только бояться предвзятости — это страшное дело.)
Сегодня она заявила, что время съемок кончилось. (Она еще побаивается, а вот как развернется — вот будет дрянь.)
С Сизовым был очень неприятный разговор: «Мы жалеем, что пригласили Вас с этим фильмом». — Я ответил соответственно: «Что? Что?» — он был несколько озадачен яростью отпора, расстались вничью. Материал показывать я отказался. В его согласии была угроза. (Он ее выполнит.) Неприятно, противно и пр. Они стали баями. И дело тут — в ожившем средневековом.
Надо собраться. Сосредоточиться и отдохнуть. Надо приходить в 9.00 и уходить не поздно — при этом все успевать.
Книжки средневековых ученых (Кузанский, Бэкон) понятнее, чем более поздние: люди не рассчитывали на глубокие и обширные знания; мне это подходит.
Терминологические торосы - холод официальной науки (как хорошо: терминологические торосы и турусы на колесах).
Решительно надо заканчивать фильм!
Вся проблема в том, что картина получалась двухсерийная, а была запущена в производство как одна серия. Соответственно был определен лимит пленки. И надо было выкручиваться, чтобы без потерь снять все задуманное.
1. Съемки в парикмахерской показали, что настрой конца работы меня дезориентировал — объект сняли скверно, девочка играет из рук вон плохо, это уже другая девочка.
Вывод один: то, что нужно картину срочно кончать, вовсе не означает, что ее нужно портить. Она сейчас решается.
2. Необходимо просчитать пленку и принять все меры к тому, чтобы перерасход был минимальным, а лучше, чтобы его вообще не было.
Надо проверить — остались лимиты на пробы, и взять полный лимит (списать на Кристину хоть 1000 метров по акту).
3. Надо пересчитать пленку у комбинаторов...
Надо переписать сценарий так, чтобы обойтись минимумом съемок и чтобы закончить фильм в июне месяце.
Стоит ли только заканчивать фильм раньше срока? Это даст возможность студии его править и править — надо подумать.
Самое сложное — сценарные проблемы и вопрос: куда вписывается история деда (она — пролог), куда встанет проход ребят (еще один пролог!) Вот и вся незадача!
Так ли уж нужен проход деда? Да, пожалуй, чтобы были ясны «заплаты». А история — тоже нужна, но где и как?
Надо сложить самый короткий вариант (без Петьки?), с Петькой, но коротко и пр.
Досъемки
1. К 1-му сентября: Вход Димки Сомова. Успех, дразнят Бес-сольцеву, она такая, она сякая — «сам ты чучело рыжее». Лена Бессольцева: «А можно я к тебе сяду». Удивление ребят... (Вот и будет новелла о Сомове.)
2. Без колхозного сада сцена у плотины шельмует Лену. Что-то быстро она полюбила. Не было причин, а она уже с поцелуями. И потом вообще поцелуй сейчас лишний, ибо не работает: «он меня обнял»...
3. Тут надо выстроить это дело, воспользовавшись рассказом, что ли!
Массовая культура рождает свой стиль — это, можно сказать, стиль-дизайн; понятие дизайна, включающее понятие моды и ее пульсации, выходит за рамки своего собственного смысла и становится стилем. Дизайн может вдруг использовать классицизм — и это будет «в духе классицизма», или импрессионизм — и это будет «в духе импрессионизма». Он может существовать в старорусском духе, в духе индийской интонации, смешивать стили, как краски, — одним словом, «Дизайн» оперирует принципами, как подходящими или неподходящими красками.
Программа дизайна — модно, добротно, шикарно, богато, полезно; «у нас на уровне мировых стандартов», «хорошо сделано» (это общая программа) — но тут прибавляется: «а все остальное не так уже и важно!».
Однако когда «дизайнеры» Никита Михалков и Павел Лебешев снимают «Родню», то тут столкновение с живой кровью Нонны Мордюковой и всего фильма становится основой драматургии, вернее, наддраматургии. И тогда стоит рассматривать это уже иначе: это новый (хоть и не новый) способ поисков подлинности драматургического конфликта.
Продюсерское мышление, дизайн как свобода от обязанностей верности стилю и даже смысла — все это надо бы подробнее рассмотреть. Во всем этом новый виток попыток раскрепостить себя от «смысла» как от пошлости. Ведь «смысловое» искусство стало ареной развлечений взбесившегося мещанина — реакция на это естественна. Мода — доминанта массовой культуры, робот-диктатор, стихия, разменянная на артикулы, шаблоны и стойкие предрассудки. «Дизайн» — рациональное зерно в стихии, в которой смешалось великое и смешное. Мода сделала этот шаг от великого до смешного и в этом приобрела иррациональный оттенок.
Благословение иррационального сделало моду почти живою с внешней стороны. Она приобрела пусть не страсть, но, во всяком случае, стала нервной. Замена страсти нервной взвинченностью стала самым главным перевертышем моды, люди поражены этим, как эпидемией, и т.д.
И все-таки в позах эстрадных певцов (молодых) совершенно не случайна личина пренебрежения, наплевательства, неуважения — это совсем не случайно кажется им красивым, рисующим их так, как им хотелось бы выглядеть. Неуважение как стиль поведения, соответствующий сегодняшним идеалам молодых, появилось не случайно. Уважать — унижаться: вот что чувствуют ребята. Официальный идеал требует уважения и почитания — это эмоциональная форма лояльности. Развязность — демонстрация свободомыслия самым примитивном способом. Это своеобразная нравственная эмансипация...
И опять вспоминаются слова: «Вы все, как на толчке, с красными рожами от натуги!» Как ребятам не презирать нас, когда все мы согласны практически на собачью свадьбу с любым Сизовым. И может быть, все это вовсе не попрание идеалов, а отстаивание идеалов, но... уже от нас!
Одним словом, не надо так отрицать то «негативное», что есть в ребятах. Надо не прокламировать уважение к детям, надо достигать их понимания. Одно хотелось бы проверить на психологическом эксперименте: куда ведет ребят адаптация к нашему времени? Не рождает ли в ребятах наше время того неверия, которое нас пугает, но именно того, которое может породить новые живые идеалы? Как им выживать в 2000 году? Нужен ли им наш идеализм?
