— Наверно, мы были с ней слишком нежны и она ослабла, — волновался Эрнест. — Теперь она будет сидеть и ждать, что кто-нибудь принесет ей утреннюю мышку, и так и умрет от голода.
— Но ты не можешь взять ее обратно, — сказал я, чувствуя, что у него в мыслях. — Это — сова, и я не думаю, что кто-либо из твоих друзей или знакомых захочет предоставить ей отдельную комнату в своем доме.
— Ну хорошо, что же я должен делать? Привязать ее к дереву?
Эрнест опять попытался уговорить сову остаться на дереве, но птица снова прилетела к машине. Так мы втроем и вернулись домой, и уже позже, без Эрнеста, я с Дьюком Мак-Мулленом отвез ее в лес, и на этот раз она все-таки осталась на своем дереве.
Дорога, которую Эрнест выбрал, вела на юг, через Неваду и Техас к границе с Мексикой. Мы должны были ехать вдоль Рио-Гранде от Эль-Пасо к Мексиканскому заливу. Кетчумская машина Хемингуэев была слишком стара для такого путешествия, поэтому нам пришлось взять на прокат «шевроле-импалу». Мэри наготовила разной дичи, и мы хорошенько упаковали все припасы в пакеты. В багажник Эрнест уложил — на всякий случай — пару бутылок «Сансерре». А с собой в кабину мы взяли запас бутылок в специальной кожаной сумке, наполненной льдом.
Через Неваду и Юту мы проехали довольно легко, без приключений. Можно было ехать на автомате — в марте здесь очень мало машин, и мы мчались со скоростью восемьдесят миль в час. А по сторонам, справа и слева, возвышались бесконечные горы и простиралась серая пустыня. Эрнест наслаждался каждой минутой пути. Он вспоминал первые автомобильные поездки, игорные дома в городках, которые мы проезжали, охоту в отдаленных районах и походы в горы. Каждый раз, когда мы проезжали какой-нибудь город, он вспоминал, как там хорошо жилось в донеоновые времена.
Завтракали мы прямо в машине. Мэри вытаскивала своих куропаток или чирков, появлялось холодное «Сансерре», а потом я нажимал на газ, и машина пускалась в галоп. У Эрнеста наступало время сиесты, и он откидывался на сиденье, давая отдых спине и груди.
Больше всего Эрнест любил путешествовать на машине, это был его любимый вид туризма: машина мобильна, в окна видишь то, мимо чего проезжаешь, а кроме того, автомобиль спасает от контактов с другими туристами. В кабине любой из наших машин — «ланчии», «паккарда» или «шевроле», была настоящая куча-мала из зонтов и плащей, жилетов и пиджаков, ботинок и туфель, различных продуктов, карт, биноклей, бутылок с виски, бутылок с вином, флаконов с лекарствами, камер, кепок, журналов, газет, книг, папок (с рукописями, над которыми Эрнест работал), контейнеров со льдом, стаканов, лимонов, ножей и запасных носок.
Первую ночь мы провели в небольшом городке Элко, штат Невада, в отеле «Стокман». Это был маленький, но шумный центр игорного бизнеса. Здесь мы встретились с двумя приятелями Эрнеста. Он с ними не виделся с тех бурных дней в Кетчуме, заполненных игрой и азартом. Теперь они, Фрости и Пурвис, работали в казино отеля «Стокман».
На следующий день мы прибыли в Лас-Вегас. Эрнест раньше здесь не бывал. Джек Энтраттер, владелец отеля «Сэндс», пригласил нас остановиться у него. Но когда мы подъехали к отелю и Эрнест увидел у главного входа нескончаемую череду роскошных, закутанных в дорогие меха дам, он тут же решил отказаться от приглашения и ехать дальше. Так бы и случилось, но в этот момент у входа появился сам Энтраттер и, встретив нас, провел Эрнеста в его апартаменты, которые распролагались в другом доме и довольно далеко от центрального здания.
Мы провели в Лас-Вегасе два дня. Эрнест наслаждался жизнью, играя в рулетку, посещая концерты, попивая коктейли и обсуждая проблемы азартных игр с Энтраттером и его парнями в баре отеля, где он также успел поговорить и о последних соревнованиях по боксу с парой спортивных менеджеров, о сражении на Булдже — с официантом, одетым в военную форму, и о литературе — с хорошенькой хористкой, получившей степень магистра в Техасском университете и прочитавшей все его книги.
Дорога по Техасу от Игл-Пас в Ларедо и Корпус-Кристи оказалась удивительно живописна — вся земля была покрыта ковром из весенних цветов. В Корпус-Кристи мы остановились в очаровательном современном отеле «Сан энд Сэнд», на самом берегу залива. Портье тут же попросил у Эрнеста автограф для сына, сказав, что тот просто обожает книги Хемингуэя. Эрнест с удовольствием согласился, достал книгу и приготовился написать пару слов для юноши.
— Как зовут вашего сына? — спросил он.
— Ник Адамс, — ответил портье.
На следующее утро (наступал четвертый день нашего путешествия) мы выехали из Корпус-Кристи очень рано, поскольку хотели посмотреть на болотных птиц, которыми славится эта земля. Эрнест поразительно быстро узнавал и с удовольствием показывал нам цаплю и королевского водяного петушка, синевато-серых песчаных и коричневых журавлей, шилоклювок и лысух. Потом мы проезжали поля, покрытые чудесными цветами, и тогда пришел черед Мэри продемонстрировать свои познания и познакомить нас со всей этой россыпью полевых драгоценностей, с этим потрясающим разнообразием красок и форм. Когда же мы поздним вечером добрались до «Шато Шарль» в Луизиане, души наши были просто переполнены восторгом от встречи с красотами природы.
Вечером, перед приездом в Новый Орлеан, Эрнест заговорил о планах на будущее, в частности на следующее лето. Один из его старых американских друзей, Билл Дэвис, уже давно жил в Испании, Эрнест не виделся с ним около двадцати лет. И вот Дэвис пригласил Хемингуэев погостить в его доме в Малаге. Эрнест думал над этим вариантом, полагая, что можно приурочить эту поездку в Испанию к туру с Антонио и там же написать продолжение «Смерти после полудня». Он пообещал мне, что если решится на путешествие в Испанию, то обязательно пригласит и меня.
— Получилось бы прекрасное лето, — сказал он.
— Поедем в Памплону. Я там был лишь пару дней в пятьдесят третьем году, но, по сути, со времен «И восходит солнце» ее не видел. Мы посетим все ферии, где будут mano a mano[22] выступать Антонио и Луис Мигель. Это лето может оказаться самым важным в истории испанской корриды.
Когда он на минутку вышел из-за обеденного стола, Мэри радостно отметила:
— Я, пожалуй, могу сказать, что он снова стал старым Папой, ведь правда?
— Ты хочешь сказать, молодым Папой.
— Недаром он всегда говорил мне: «Фирма не подведет».
— И ты верила?
— Да, — сказала она мягко, — только иногда чуть-чуть сомневалась.
Бывает так, что вкус старого, хранящегося в бочках, вина зависит от времени года. По собственному признанию Хемингуэя, лето 1959 года стало одним из лучших периодов в его жизни. Та аура острого наслаждения жизнью, которую я ощутил вокруг Эрнеста во время нашей первой встречи на Кубе одиннадцать лет назад, с тех пор постепенно исчезала, но сейчас я видел, что он переживает своего рода чудесное возрождение.
