Глава 12
Испания, 1959
Бывает так, что вкус старого, хранящегося в бочках, вина зависит от времени года. По собственному признанию Хемингуэя, лето 1959 года стало одним из лучших периодов в его жизни. Та аура острого наслаждения жизнью, которую я ощутил вокруг Эрнеста во время нашей первой встречи на Кубе одиннадцать лет назад, с тех пор постепенно исчезала, но сейчас я видел, что он переживает своего рода чудесное возрождение.
Эрнест и Мэри отплыли в Испанию на корабле «Конститьюшн» в мае, и уже в июне я стал получать сообщения из Малаги, Мадрида, Севильи и Аранхуэса, из которых узнавал, что ворота в мир чудес для нас открыты. Дело было в том, что Эрнест уже успел разработать четкий план тура с Антонио. В Сарагосе мы должны были быть 27-го, в Аликанте — 28-го, в Барселоне — 29-го, в Бургосе — 30-го и так далее. Эрнест писал, что в Сарагосе состоится первый бой после Большого Ранения (30 мая бык тяжело ранил Антонио в левую ягодицу); я должен встретиться с ним и Биллом Дэвисом в мадридском отеле «Суэсия» 26 июня; отель — вполне современное заведение с кондиционером и «обеспечивает отличную защиту».
В своем последнем послании Эрнест утверждал, что, похоже, это лето станет самым замечательным в его жизни, и я должен сделать все, чтобы так и получилось. А единственное желание Антонио — кроме желания стать лучшим матадором всех времен и народов — быть членом нашей команды. Эрнест также писал, что мы будем передвигаться в «форде» цвета лососины (цвет, официально называемый коралловым), который он взял в аренду в Гибралтаре.
Такое пристальное внимание к самым незначительным мелочам при планировании развлечений всегда было очень характерно для Эрнеста. Маршрут наш отражал некоторое безумие, присущее жизни матадора, и никаких других причин его странной географии не было. Матадор выступает в Бургосе, на севере, затем едет ночь в Малагу на самый юг, чтобы появиться на тамошней корриде на следующий день, затем спешит в Барселону, снова на север, на вечерний бой, и так с мая по октябрь, совершая дикие зигзаги по испанской земле. И никто не смеет задавать вопросов, ничего нельзя оспаривать, ведь коррида — это памятник традициям столь же древним, сколь и устоявшимся.
Ну что ж, может, ехать в розовом «форде» и неплохо, чего не скажешь о мадридском такси. Я отказался от трех машин, прежде чем все-таки рискнул сесть в такси — я заметил в автомобиле стеклоочистители и запасную шину. Но и тогда все оказалось не так-то просто. Во-первых, шофер почему-то повез меня не в Аликанте, а в Валенсию, отчего мы потеряли час времени. А во-вторых, сразу после Валдеморо машина задымилась, и нам, окутанным облаком дыма, пришлось в конце концов остановиться недалеко от Осаньи, причем в самое полуденное пекло. От Мадрида до Аликанте четыреста шестьдесят километров, мы в результате проехали шестьсот двадцать.
Если в Испании с машиной что-то стряслось на дороге, забудьте, что можно попросить кого-нибудь о помощи. По местным правилам, шофер вылезает из кабины и, взяв в руки приличествующие случаю инструменты, приступает к разборке двигателя. Когда ему это удается, он осторожно раскладывает у дороги все детали и принимается их нежно протирать. Потом начинается процесс сборки, при этом шофер молит Бога, чтобы случилось чудо и машина завелась.
Пока шофер, не торопясь, пересчитывал гайки и болты разобранного двигателя, я сидел на заднем сиденье, проглядывал письма Эрнеста и все глубже осознавал, что значит для него этим летом коррида и то, что с ней связано. Два самых выдающихся матадора Испании — один женат на сестре другого, — их острое, нескрываемое соперничество… Все это неизбежно должно было привести к серии бескомпромиссных поединков mano a mano, один на один. Настоящие mano a mano — очень редкая вещь, иногда такое случается раз в жизни поколения. По иронии судьбы, последнее mano a mano такого же порядка было, когда еще совсем молодой Луис Мигель Домингин, тогда только восходящая звезда на небосклоне испанской корриды, впервые потряс публику своим ярким умением побеждать. В то время о нем говорили, что он может стать в Испании первым номером, El Numero Uno, отобрав это звание у Манолето. И вот в той давней дуэли ветеран Манолето, потерявший свою былую силу, был побежден молодым дерзким Домингином. В одном из боев старого Манолето тяжело ранил бык, и он скончался от ран.
И теперь тот же Домингин, унаследовавший трон Манолето и правивший королевством корриды до 1953 года, снова возвращается на арену, чтобы принять вызов молодого матадора, столь талантливого, что ему, похоже, суждено стать лучшим матадором всех времен. Различие между обычными боями и боями mano a mano состоит в следующем: в простых поединках соревнуются три матадора, каждый должен победить двух быков, а в боях mano a mano два матадора разыгрывают между собой шестерых братьев-быков, и тот, кто отрежет больше ушей и хвостов, становится победителем, удостаивается звания El Numero Uno и признается чемпионом мира.
Эрнест объяснил мне в своих письмах, что каждый бой — это только соревнование, но, когда в него вступают два великих матадора, их соперничество может привести к смертельному исходу. Закон mano a mano таков: если один из них совершает на арене не трюк, а нечто действительно красивое и очень опасное, требующее огромной концентрации внимания, сил, выдержки, смелости и настоящего мастерства, то другой вынужден повторить это или же превзойти своего соперника. И тогда, если ему откажут нервы или же он сделает хотя бы одно неверное движение, все может закончиться серьезной травмой или даже смертью.
В этом действительно редчайшем случае настоящего mano a mano для Эрнеста был еще один волнующий аспект — дело в том, что он дружил и с Луисом Мигелем, и с Антонио, он восхищался ими обоими и как настоящими мужчинами, и как матадорами. Но, по мнению Эрнеста, сейчас Антонио как матадор был лучше. У него, по словам Хемингуэя, были преимущества во всех трех категориях — во владении плащом, мулетой и в финальном ударе шпагой, тогда как Домингин был слабоват во владении плащом и без всякой необходимости развлекал публику дешевыми трюками, которым научился у Манолето. Правда, в основе этих соображений было скорее чувство, чем трезвый анализ, — Эрнест ощущал, что выступления Доминго были холодными и оставляли его безучастным, в то время как бои Антонио иногда потрясали до глубины души.
Итак, Эрнест был сильно увлечен молодым черноволосым парнем, наполовину цыганом, из Андалусии, отец которого, тоже матадор, тридцать лет назад был большим другом Хемингуэя. И благодаря этой близости к Антонио, а также вере, что это лето, целиком отданное корриде, принесет ему радость и ощущение полноты бытия, Эрнест как бы переносился в то счастливое время, когда вместе с леди Бретт, Биллом, Майком и Робертом Коном ходил на бои, пил крепкое испанское вино из кожаных фляг и отплясывал риау-риау на улицах Памплоны.
