Сумерки растягивались, всё ещё не темнело.
— Два раза подряд такого везения не бывает, — брякнул всё-таки я и прикусил язык.
То ли первую половину ночи тянулись вечерние сумерки, а вторые полночи занимался хмурый рассвет, то ли какое-то помутнение навалилось и внутри бесконечного закатного полумрака наступали поочерёдно полные затемнения и частичные просветы, сказать сейчас не смогу, да и тогда бы не смог. Мы шли тремя группами, врастяжку, средняя немного впереди. Так, чтобы одна группа хоть самую малость видела или чуяла другую… И привалы были. Короткие, но всё-таки… Потом опять шли… Сумеречная хмарь, странные редкие проблески света: появилась Марыся, шла рядом, держалась за левую руку, выше локтя… даже помогла перепрыгнуть через ручей. А на привале снова обхватила двумя руками и прижалась, пристроив голову на моей ключице…
Внезапно левая группа обнаружила ещё левей на высотке какие-то копошащиеся тени или привидения. Там окапывались солдаты — по всей видимости, пехота. Отправил в ту сторону двоих: подобраться поближе, выяснить, кто такие, сколько, если точно наши, то можно ли войти с ними в контакт… Всё разглядеть — главное, трезвые командиры или нет. С пьяными в нашем положении лучше не встречаться.
— Только не маячить. Не забывайте — нас могут расчехвостить и те и эти.
Две другие группы подтянулись к левой, нашли небольшую логовину, да и рухнули вповалку — только тут почувствовали всю тяжесть марша-прохода через деревню, занятую противником.
А пока скажу, что среди нашей «десятки+1» я был всё-таки больше других похож на одетого по форме, так как, кроме офицерского мундира и сапог с голенищами «бутылочкой», поверх была знаменитая меховая безрукавка, портупея, офицерский ремень (уже наш) и некогда белая меховая шапка-ушанка, больше похожая на партизанский малахай со звёздочкой. Это давало право надеяться, что меня могут признать за своего. Да ещё имелся пистолет «вальтер» в замечательной испанской кобуре и командирский автомат ППС. Документов, разумеется, никаких, и знаков различий на мне тоже не было.
Дозор не возвращался долго. А когда вернулись, сообщили: сомнений нет — пехота наша, численность до полуроты, окапываются по всей высотке, разведчиков не заметили — значит, наблюдения настоящего пока не ведут, передовых постов нет, офицеров двое, один на фланге поближе к нам, второй уходит на тот край и всё время покрикивает — ветер боковой, разобрать слова трудно, но с переборами, скорее всего матерными. Дозорные взялись скрытно провести всю группу поближе к роющим окопы — там есть удобная просторная логовина, можно залечь. Мы двинулись в ту сторону, причем вся десятка перемещалась скрытно, а я, отдав свой автомат и гранаты ординарцу, начал мало-помалу высовываться, чтобы меня заметили — тогда я им издали просигналю, «мол, к вам иду». Но внимания на меня никто не обращал. Разведчики залегли, а я во весь рост двинулся к окопчику на фланге. Издали крикнул:
— Где командир? Есть дело… От танкистов!
Оттуда радостно откликнулись:
— Давай сюда! — это был тот самый крайний окопчик, по всему — будущий передовой командный пункт ротного.
Поздоровались. Я сказал, кто я и что со мной десять разведчиков.
— А чего так много? — полюбопытствовал ротный.
— Засиделись на хуторах, решили проветриться.
— Ну, разве что…
— Движемся с заданием по разведке противника. И попутно узнать, где передний край нашей пехоты, если она вообще есть.
— Есть-то она есть, только…
— Вот первый раз увидел, а больше нигде и нет…
— Дивизия подтягивается, — назвал номер. — К рассвету все будут на своих местах — мы левый фланг— вот наша линия, но людей с гулькин хер. Была рота, а это остатки, — сообщил ротный.
Я расстелил на утрамбованном бруствере свою карту, склеенную из четырёх немецких листов, стал ориентировать её на местности. Комроты помог мне разобраться с этими похожими высотками — заметных ориентиров вообще не было видно, ни одного, и мы ещё посочувствовали друг другу. Я подсвечивал своим американским фонарём, чуть прикрывался плащпалаткой. Рассказал ему про село, у нас на глазах занятое немцами, и чуть не брякнул, как мы через него прошли, а то ведь пришлось бы… Он ни о чём не спросил, обозначил это село на карте, да ещё помог на мой лист нанести расположение своей полуроты. При этом бурчал:
— Сколько у тебя солдат осталось, не считают, отмеривают переднего края на полную роту, да ещё вот с таким довеском… А ты их растягивай… Как можешь… Вот в такую кишку резиновую…
Тут я не удержался и посоветовал ему как-нибудь прикрыть свой левый фланг. Ну, хоть выносной огневой точкой, хоть с ручным пулемётом, чтобы его с этой стороны не накрыли (неровён час!). Пехота терпеть не может, когда ей советуют: «Вот и встань сюда сам со своим сраным танком, и корячься! А то как бой, что-то ваших танков не видать, а как немец драпает, так вы впереди всех, со знаменем!» Ротный хоть вслух мне всего этого и не выложил, а поморщился, отмахнулся.
— Старшой, дорогой, — настырничал я, — ведь я подошёл к тебе вплотную с этой стороны. А мои разведчики — все десять?.. И никто не заметил.
Ротный почесал за ухом, хмыкнул. Видно, согласился… Теперь вроде бы всё было в ажуре и сулило мирное расставание. Я даже малость расслабился. В наш окопчик соскочил тот второй офицер, про которого сообщили дозорные, что, дескать, всё время покрикивает.
Поздоровались (окопчик был неглубокий, его отрыли разве что наполовину, мы по пояс торчали из него) … Я диктовал ротному линию населённых пунктов, названия хуторов, где находились наши танкисты, и показал ему самые опасные, на мой взгляд, пустые от войск места, которые могли бы угрожать его полуроте и батальону. А он ещё добавил и отметил предполагаемые высотки, где вот-вот расположатся соседние подразделения их полка. Этот прибывший офицер вроде бы не прислушивался, не вникал… Оглядывался по сторонам, видно, ждал окончания нашего разговора.
Опять чуть посветлело… Что за мигающие сутки нам выдались, ума не приложу. Или это в моём сознании всё мигало?.. Я потянулся, разминая спину, задрал голову — там стремительно летели облака, перемежаясь от зловещих, свинцовой непроницаемой тяжести, до лёгких, почти прозрачных. И всё это тремя, а то и четырьмя слоями. Лунный свет с трудом прорывался сквозь все слои и чуть посвечивал округу. Сзади раздался хлёсткий уничтожительный выкрик:
— Руки вверх! Не шелохнись! Шлёпну враз. Руки-руки вверх!
Ничего себе подарочек, команду «руки вверх» я выполнял разве что на физкультуре.
