К тому же выяснилось, что оставаться в Румынии они с мужем не могут – королевская чета была гостеприимна и щедра к своим родичам, но Романовы теперь были нежеланными гостями. Когда Мария Павловна узнала, что правительство Румынии воспротивилось тому, чтобы они, две Марии, королева и княгиня-изгнанница, вместе поехали в Париж, это стало не просто ударом – это стало ужасным откровением: она и ее семья являлись отныне пережитком прошлого. «Мир не нуждался еще в одной Византийской империи с ее ветхой идеологией; правила, по которым мы жили, отменялись. Но воспитанный в этих правилах отпрыск еще недавно могущественной династии не мог так сразу встать на эту точку зрения, и я далеко не сразу стала безразлична к покушениям на мое достоинство. Да, я страдала от унижений – мелких, конечно, в сравнении с тем, что пришлось пережить. Нас выдернули из блистательного окружения, прогнали со сцены как были, в сказочном платье. Теперь его надо было менять, заводить другую, повседневную одежду и, главное, учиться носить ее». Пришлось учиться.
Если в Румынии Мария Павловна с супругом были гостями королевской семьи, то во Франции они стали просто парой эмигрантов, никому не нужных. Даже поселиться в отеле – и то было для них слишком дорого, поэтому, пока решался вопрос с английской визой, они жили у знакомой русской пары. В Париже Марии Павловне было невыносимо грустно; казалось, ее везде поджидают призраки счастливого прошлого. Так что в Лондон она ехала с радостью.
Там она, наконец, встретилась с братом, там стала налаживаться ее новая жизнь: «По сравнению с безысходно грустными днями в Париже, жизнь в Лондоне, где я прежде не бывала, принесла облегчение. Сравнивать ее с довоенной жизнью я не могла и просто упивалась воздухом, напитанным покоем и уважением к традициям». Правда, королевская семья их избегала, но Мария Павловна никого не винила, она понимала, что все дело в политике. Она связалась с княгиней Палей, вдовой отца, которой вместе с дочерьми, Ириной и Натальей, удалось выбраться из России через Финляндию. Получила новости и о своем сыне Леннарте – к тому времени мальчику уже исполнилось десять лет, воспитывала его в основном бабушка, королева Швеции, и, хотя второй брак Марии Павловны делал совершенно невозможным ее воссоединение со старшим сыном, все-таки было решено, что в свое время они смогут увидеться. А шведский кронпринц и его супруга привезли ее драгоценности – те самые, которые в свое время усердно прятались в чернильницы и подсвечники.
Эти драгоценности явились единственным шансом выжить в новых обстоятельствах, но, увы, Путятины воспользовались им не очень умело. Если бы они последовали совету продать все разом, то получилась бы очень приличная сумма. Но эти вещи были для Марии Павловны не просто дорогими украшениями; они были памятью, единственной связью с прошлым. Расставаться с такими вещами очень нелегко… Она продавала их понемногу, а вскоре рынок затопили хлынувшие в Европу драгоценности русских беженцев, что давало возможность ювелирам безбожно занижать цены. Мария Павловна будет потом писать, что распродажа драгоценностей стала одной из самых горестных страниц в ее изгнаннической жизни.
Однако с помощью знакомого все-таки определенную сумму набрать удалось, и Путятины решили, что теперь самое время забрать маленького Романа, который вместе с родителями Сергея Михайловича был теперь в Румынии. И тут было получено очередное страшное известие – мальчик умер от кишечной инфекции. Всего за несколько месяцев Мария Павловна потеряла самых близких людей – отца, тетку, своего сводного брата, а теперь и младшего сына. Она жила, скрывая горе, но внутри, как потом признавалась, выгорела совершенно…
Мария Павловна занялась хозяйством своей маленькой теперь семьи – муж, брат и она сама – но не знала, что делать дальше. Изучение искусства, живопись, то, что называют «культурной жизнью» – все это казалось теперь далеким, оставшимся в другой жизни, и не было смысла пытаться к этому вернуться. И тут само собой дело нашлось: «Женщине проще, она может работать руками».
И шить, и вышивать, и вязать Мария Павловна умела – всему этому великих княжон обучали еще в детстве и юности. Купив шерсть и спицы, она занялась вязанием. Первый свитер получился слишком большим, зато уже второй было не стыдно предложить в магазин, что она и сделала. Начали поступать заказы, она работала с утра до вечера, но все равно удавалось заработать слишком мало, нужно было придумать что-то другое…
Однажды Мария Павловна решила привести в порядок свой гардероб, который к тому времени уже порядком обветшал. Ни стола для раскройки, ни швейной машинки у нее не было, с примерками помогал муж, за столь значимую работу – не скромную рубашку, а платье из модного журнала – она бралась впервые, и было страшновато, но… «За первым платьем последовали другие, и наконец я смогла повторить темное вечернее платье от Калло, взятое на время у приятельницы, где на юбку пошло много ярдов тюля. И впервые отправившись на званый обед, я надела это платье. Войдя и смешавшись с толпой в гостиной, я не без тревоги ловила выражение дамских лиц. Вдруг у меня что не так? За вид спереди я была более или менее спокойна, а спина? Я старалась меньше показывать эту часть тела. Но все обошлось, и к концу обеда я забыла думать, что расхаживаю по гостиной в платье собственного изготовления, а на других дамах туалеты от Уорта, Вионне и Калло».
Она пыталась зарабатывать деньги и вместе с тем умудрялась выкраивать время для благотворительности – вместе с группой русских эмигранток в начале зимы 1919 года Мария Павловна работала в мастерской, где шили белье и перевязочный материал для Добровольческой армии. Она надеялась, что, помимо прочего, это подскажет ей, куда двигаться дальше, но… Увы, ее товарки были так же растеряны, как и она сама.
Мария Павловна решила вернуться во Францию: «Лондон словно застыл на месте, не в силах выйти из тупика, куда его завела война. Иное дело Париж: он бурлил и пенился. Конечно, масса сил тратилась впустую, но французы приноравливались к жизни, горели желанием вернуть былое благополучие. Я была уверена, что в такой атмосфере мне будет легче воспрянуть духом и правильно распорядиться свободой, дарованной мне взамен утрат».
В Париже, куда Путятины перебрались в 1921 году, Мария Павловна поначалу вела жизнь затворницы. Мужу она подыскала место в банке, сама же целыми днями в их крошечной квартирке занималась шитьем. Все мысли были в прошлом, и эта монотонная жизнь, казалось, так и будет тянуться… Она начала было и здесь заниматься благотворительностью, но это не принесло ей радости, только чувство удовлетворения от исполненного долга.
