В конце концов, выбор определился. И если в Вашингтоне при раскладе «Лондон – Стокгольм» была допущена первая серьезная ошибка, то теперь последовала другая – поистине катастрофическая: агент начал хлопотать об отсрочке до 1 января 1964 года.
Позже Веннерстрем неоднократно недоумевал, как мог в то время чувствовать себя настолько уверенно? Как мог столь смело полагать, что по поводу него еще не родилось никаких подозрений? Разве не было за четыре прошедших года ничего такого, на что ему следовало бы обратить внимание? Хоть что-нибудь, что отдаленно намекало бы на угрозу? Наверняка, было. Но он ставил под подозрение только один случай: прогулку под парусами в родных фиордах…
Иностранных атташе, аккредитованных при ВМС, не раз приглашали на такие прогулки. Однажды Стиг тоже получил приглашение и оказался в одном экипаже с Ющенко. Но, взойдя на парусник, он увидел еще одного старого знакомого, который долгое время служил в полиции и, в конце концов, оказался в СЭПО. Это был какой-то родственник морского офицера, отвечавшего за парусник. Такой «подбор» вполне мог оказаться чистейшим совпадением, но позже, по прошествии многих лет, Веннерстрем не раз спрашивал себя: «Что же было в действительности? Не стоял ли за этим Отто Даниэльссон? Не предпринял ли он новый пиратский шаг, чтобы выудить какую-нибудь улику?»
Решившись на отсрочку, Стиг собрал в кулак все свое упрямство. Ему следовало любой ценой осуществить намеченные планы. Ничто не должно было стоять на его пути.
Он начал анализировать новую ситуацию. Что было сейчас важнее всего? Конечно, информировать Центр. В конце июня ему предстояло снова встретиться с Петром Павловичем. Он мысленно продумывал, как лучше изложить свои соображения, чтобы не испортить отношений с самым высоким шефом в Москве. Задача предстояла сложная, и все аргументы нужно было очень хорошо обдумать…
В конце концов Стиг решил сослаться на какое-нибудь дело (сроком на два года!) и представить его в Москве как «возможность, которую жалко упускать». Но оказалось, что найти такое дело совсем не просто. Он уже стал опасаться, что так и не сможет ничего придумать. В состоянии неуверенности – «лучше что-то, чем ничего» – начал даже приглядывать чисто военную штабную должность, предназначенную для офицеров, вышедших на пенсию. Должность, для которой Веннерстрем имел бы достаточно хорошую квалификацию, чтобы наверняка устранить всех возможных конкурентов. Это намерение и послужило сигналом к началу странной игры в прятки.
О своих подозрениях СЭПО тайно уведомило еще кое-кого из военных начальников. Таким образом, в дело был втянут уже не только министр. Поэтому ходатайство Стига о должности произвело впечатление холодного душа. Насколько можно судить, эти люди предполагали тихо и спокойно отделаться от него, отправив на пенсию. И заодно – избавиться от навязчивых щупальцев контрразведки. А теперь? Что им оставалось делать теперь? Обратиться за советом к министру обороны и выхлопотать какую-нибудь должность за пределами военных округов? Разумеется, чтобы она устроила Веннерстрема… и, естественно, побудила взять назад прошение.
Его вызвали к министру Свену Андерссону.
Расспросив о пожеланиях Стига и его стремлении работать в штабе ВВС, министр, похвалив его опыт и знания, высказал заманчивое предложение: в Женеве только что начались переговоры о разоружении, и Швеция была включена в число участников. МИДу потребовался знающий военный специалист в качестве консультанта по вопросам разоружения. Необходимо иметь опыт международных отношений и знать языки. По мнению Андерссона – лучшей кандидатуры, чем Веннерстрем, не отыскать.
Стигу ничего не оставалось, как поблагодарить за доверие. Правда, удалось выяснить, что его рекомендует генерал Торстен Рапп, командующий ВВС. Именно он больше всех хотел избавиться от Веннерстрема.
Далее министр обороны предложил следующее: в течение месяцев, оставшихся до пенсии, Веннерстрем будет половину рабочего времени проводить в министерстве иностранных дел. Тем более, что с материальной точки зрения должность там гораздо лучше, чем в штабе ВВС. С ним подпишут специальный контракт.
Стиг понял, что его согласие удовлетворило бы всех. Для него же такое развитие событий стало просто подарком судьбы. Теперь он имел солидную причину, позволяющую задержать отъезд.
Оставалось несколько дней до встречи с Петром. Официальное название его должности в МИДе звучало весьма впечатляюще. Два года обкатки в международных кругах, прежде чем он начнет работать в новом качестве, – что могло быть ценнее для будущей миссии в Средиземноморье?
Неделей позже Веннерстрем представился министру иностранных дел Остену Ундену и приступил к службе в МИДе на половину рабочего дня. Парадоксально, но чувствовал он себя увереннее, чем когда бы то ни было. Ему хотелось верить, что его никогда не назначили бы в министерство иностранных дел, если бы имелись подозрения. Кроме того, Стиг чувствовал себя необычайно надежно с «рекомендацией» генерала Раппа.
Все эти призрачные надежды на благополучие он и привез в Хельсинки. Но Петр Павлович, едва выслушав, резко вскипел. Он возражал, уговаривал, убеждал… Пытаясь преодолеть упрямство Веннерстрема, твердил, что очень рискованно оставаться так долго на одном месте.
– Четыре года – и то уже слишком много. А шесть… Он был очень расстроен тем, что Стиг изменил планы. Кричал, что тот действует безрассудно, полностью на свой страх и риск! Что Москва никогда бы не стала настаивать, чтобы агент так рисковал, задерживаясь в Стокгольме дольше…
Но с другой стороны, поразмыслив, воспринял новую должность Стига именно так, как тот и рассчитывал. Идеальное место, считал Петр, очень престижное и дающее массу возможностей использовать положение мидовского чиновника в интересах Центра, если, конечно, удастся продержаться эти два года.
Но его предупреждения не были восприняты шведом серьезно. Уверенность в себе и упрямство – этих качеств Веннерстрему никогда не приходилось занимать…
Прошло время. Наконец, официальные документы о службе в МИДе были готовы. Чтобы известить об этом Центр, пришлось отправить письмо с тайнописью. И тут Веннерстрем опять допустил грубейшую ошибку, бросив это письмо в почтовый ящик недалеко от штаб-квартиры СЭПО на Бергсгатан. Тогда он не знал, что служебные квартиры контрразведки располагались именно там – так мало его заботило их существование. И уронив письмо в глубокий ящик, человек не ведал, что предрешил свое будущее.
Пожалуй, чувство безопасности, которое Стиг ощущал, нельзя было назвать ни на чем не основанным. Как оказалось, даже накануне своего ухода на пенсию он все еще не дал СЭПО ни одной существенной улики, и оно фактически уже было готово прекратить прослушивание его телефона.
