Но его предупреждения не были восприняты шведом серьезно. Уверенность в себе и упрямство – этих качеств Веннерстрему никогда не приходилось занимать…
Прошло время. Наконец, официальные документы о службе в МИДе были готовы. Чтобы известить об этом Центр, пришлось отправить письмо с тайнописью. И тут Веннерстрем опять допустил грубейшую ошибку, бросив это письмо в почтовый ящик недалеко от штаб-квартиры СЭПО на Бергсгатан. Тогда он не знал, что служебные квартиры контрразведки располагались именно там – так мало его заботило их существование. И уронив письмо в глубокий ящик, человек не ведал, что предрешил свое будущее.
Пожалуй, чувство безопасности, которое Стиг ощущал, нельзя было назвать ни на чем не основанным. Как оказалось, даже накануне своего ухода на пенсию он все еще не дал СЭПО ни одной существенной улики, и оно фактически уже было готово прекратить прослушивание его телефона.
Но незначительному случаю суждено было сыграть роковую роль. Агент контрразведки увидел как-то машину Стига, запаркованную там, где она, в соответствии с представлениями Отто Даниэльссона, вовсе не должна была стоять. По предположению наблюдения, где-то рядом должен был находиться и тайник. То, что в Стокгольме Веннерстрем вовсе не пользовался тайниками, не имело никакого значения. Приведя в качестве аргумента втемяшившееся ему место парковки, Отто Даниэльссон сумел добиться, чтобы телефон Веннерстрема оставили на прослушивании. А через некоторое время оно стало еще более интенсивным. Это произошло при обстоятельствах, доказывающих, что агент не имел ни малейшего понятия об игре, ведущейся за его спиной.
Поначалу Стиг занимал рабочий кабинет в командной экспедиции. Это было в пяти минутах ходьбы от МИДа, куда ему постоянно приходилось бегать на заседания и совещания. Ситуация не очень удобная, но вполне понятная, если учесть, что его просто хотели изолировать от военных. Получалось, что формально полковник уже отошел от своих коллег, но фактически был по-прежнему в их числе.
Вскоре Веннерстрема проинформировали, что готовится кабинет в доме, непосредственно примыкающем к зданию МИДа, где ему, по словам министра обороны, будет намного удобней. Стигу следовало тогда еще понять, что перемещение в большой и светлый кабинет было заслугой СЭПО. Почему контрразведка хотела, чтобы он сидел в комфортабельном кабинете, а не в какой-нибудь каморке старого здания МИДа? Да потому, что там был прямой телефон, не подключенный ни к какому коммутатору: прослушивать его было намного проще. Такова правда. Но Веннерстрему тогда казалось, что фортуна на его стороне.
Проблемы разоружения были для многоопытного военного дипломата полностью новой темой. Но тема эта заинтересовала его с самого начала, потому что тут явно просматривалась связь с «холодной войной». Решая эти проблемы, сверхдержавы создавали специальную долгосрочную инстанцию, которая помогала бы им чувствовать пульс друг друга, а также выяснять точки зрения и мнения других правительств.
В Женеве они могли действовать совместно, чтобы препятствовать проникновению ядерного оружия в другие государства. Один из немногих исторических моментов, когда великие державы были полностью согласны друг с другом. Здесь они могли находить общие точки зрения, которые вели если не к разоружению, то, по крайней мере, к снижению расходов на создание новых систем оружия.
Участие Швеции в Женевской конференции по разоружению породило новый интерес стокгольмского дипломатического корпуса к скромной персоне Веннерстрема. В МИДе считали очень удобным, что к нему стекается весь материал, и часто обращались за помощью по вопросам разоружения. Таким образом связи на различных уровнях дипломатических кругов постоянно росли. В американском посольстве, с его неограниченными ресурсами, работал специальный секретарь, который занимался только вопросами разоружения, и естественно, что Стиг поддерживал с ним самые оживленные контакты. Примечательно, что именно из-за него Центр решил направить нового человека для связи со своим агентом.
Дело в том, что от Петра Павловича Веннерстрему был направлен запрос: как он смотрит на то, чтобы в его новом положении связь с ним по-прежнему поддерживалась военным, то есть генералом Никольским? Не лучше ли контактировать с гражданским, который мог бы занимать такое же положение в советском посольстве, как американский «разоруженец» в своем? На это агент, естественно, ответил только согласием.
Так в Стокгольме появился секретарь посольства Георгий Барановский. Замена была интересной. Она еще раз доказала независимость и влияние Центра. Идея, родившаяся у Петра Павловича, осуществлялась через сугубо «чистую» организацию – советское министерство иностранных дел. Там имелось управление для секретной работы за рубежом, в отличие от обычной официальной деятельности МИДа. Оно находилось в тесном контакте с ГРУ и зарубежной службой министерства внутренних дел. Именно по этой линии и было организовано прибытие Барановского в Стокгольм.
Он был олицетворением не военного в гражданской одежде, а настоящего служащего МИДа. В этой связи Веннерстрема удивила реакция Никольского, который не испытывал чувства облегчения, избавляясь от щекотливой и, возможно, обременительной роли «промежуточного звена», хотя это было бы совершенно естественно. Напротив, очень огорчился, не получив никакого разъяснения. И Стиг вынужден был объяснить обстоятельства замены.
Вообще, и в Москве, и у Веннерстрема вызывал тревогу тот факт, что в течение года произошло слишком много встреч в Хельсинки. Это было неграмотно. Для исправления ситуации в будущем предполагалось использовать пребывание Ющенко в Вене – и перенести встречи туда. Он уже находился на месте, хорошо знал суть дела и должен был провести необходимую подготовку. Еще в ноябре Петр сообщил, что эта встреча в Финляндии будет последней.
У Стига имелась особая причина помнить точную дату – 26 ноября 1961 года. Это была не только его завершающая поездка в Хельсинки, но и вообще последняя встреча с Петром. Кроме того, именно тогда обнаружилась страшная вещь – за шведом наблюдали. Кажется, этот визит в финскую столицу стал каплей, переполнившей чашу.
Уже тогда Веннерстрем отметил, что у него давно вошло в правило постоянно быть готовым к возможной слежке. По-прежнему действовал старый пароль – правая рука в кармане. Это означало, что он проверил обстановку и не обнаружил «хвоста». Поэтому не удивительно, что при проверке в Хельсинки ему бросилась в глаза одна и та же приметная фигура на автобусной остановке, затем у отеля, а позже – у ресторана. Стиг проверился несколько раз и, в конце концов, был вынужден признать, что за ним наблюдали.
