на мои похороны, которые должны быть совершенно просты, как похороны бедной, но при этом я желаю, чтобы о помине моей души были вознесены молитвы в нескольких обеднях, устройство моей могилы я предоставляю усмотрению моего духовника.
– 2000 рублей оставляю на вечное поминовение души моей, а равно и души моей приемной матери Александры Кардино и моей покровительницы Шарлоты Дюнкер.
– 2000 рублей на воспитание бедной сироты в католической школе при церкви св. Екатерины в С.-Петербурге, в память моей приемной матери Александры де. Кардино.
А 31 декабря 1884 года воспитаннице Императорского Воспитательного общества благородных девиц, дочери погибшего в сражении при городе Красном полковника и адъютанта Короля Неаполитанского, девице Розе-Розалии-Розетте Ла Гранж было выдано свидетельство для свободного жительства, где она пожелает. Воспользоваться дарованной свободой дочь француза и итальянки не смогла. Через шесть дней после получения свидетельства за номером 2087 она умерла.
Мы не можем позволить себе оценивать эту жизнь. Возможно, она была печальной, а возможно, счастливой – девочка, попав в смертельно опасные обстоятельства войны, осталась жива и прожила долгую жизнь, которую ей подарил Бог и милосердные русские люди – от крепостного крестьянина до Самодержца Всея Руси. Дожив до 21-го века, мы теперь знаем, что в иных странах детей не спасает то, что они дети.
Нам очевидно, что Розетта не вышла замуж, что у нее не было детей. И, конечно, что она была особенно одинока к концу жизни – ее завещание подтверждает лишь узкий казенный круг представителей института.
Но человеческая доброта, встретившаяся на ее жизненном пути, перелилась и в ее сердце и тоже оставила по себе память в сердце неведомой нам сироты из церковной школы в С.-Петербурге – ей Розетта Ла Гранж завещала отчисления из своих скромных денег.
Остается непонятным, почему нигде и никак она не упомянула имя родного брата Людвига и его единственного сына. Нет ответа и на другой вопрос: интересовалась ли она когда-нибудь той черной сумкой с вензелями, которую в 1812 году бросил на снег рядом с нею и братом Павловский гренадер.
В ее памяти, тем не менее, до конца жизни сохранилась поездка к меньшему брату Людвигу в Царское Село. Она в сопровождении гувернантки дважды навещала его. Так и стоит перед глазами картина: яркий долгий июньский день, в Царскосельском саду рядом с фонтаном под сверкающими на солнце брызгами стоит длинный худой ее брат, а сам директор Егор Антонович Энгельгардт размахивает перед его носом саженцем: чему-то учит.
А теперь перейдем к рассказу о судьбе брата Розалии – Людвига. Она была более сложной. По Высочайшему повелению сын убитого полковника Неаполитанской службы Ла Гранжа должен был быть определен на казенное содержание в Благородный пансион Царскосельского Лицея. Ребенка привезли, но места в Пансионе для него не оказалось.
От С.-Петербурга до Царского Села, где был устроен Пансион, чуть более 20 верст. Пути – час в карете. Для выполнения высочайшего повеления потребовалось немногим более двух месяцев. Интересно проследить хронику этого срока. Она поучительна своей энергией и нравственностью.
Высокие государственные мужи – министр Духовных дел и Народного просвещения князь Александр Николаевич Голицын, начальник Главного штаба Его Императорского Величества князь Петр Михайлович Волконский, министр Внутренних дел Осип Петрович Козодавлев, директор Царскосельского Лицея Егор Антонович Энгельгардт – вели обстоятельную, заинтересованную решением вопроса переписку, определяя судьбу ребенка, родословная которого затерялась то ли на берегах Неаполитанского залива, то ли где-то во французских департаментах.
Ситуация, согласитесь, скользкая. С одной стороны, надо было быть на высоте своего государственного положения, честно и любой ценой исполнять свое дело (иного в те времена не мыслили), с другой – повеление Государя. И казалось поначалу, что закрутилась банальная бюрократическая машина. Пока она крутилась, а Людвиг спокойно жил в доме генерал-адъютанта Сипягина, куда его поселили, переписку повели между собой не столоначальники, не начальники департаментов – первые лица взяли на себя заботу о восьмилетием сыне наполеоновского полковника, пришедшего в Россию с оружием. Это был 1818 год. Еще не рассеялся пороховой дым над Бородинским полем, еще помнилась канонада у Малоярославца, еще дымились останки смоленской крепости…
Щекотливость момента налицо. Любой из участников этого дела, держа в подсознании жертвы минувшей войны, мог, особо не совестясь, выискать немало доводов, чтобы не проявлять усилий в устройстве мальчонки-француза. Ан нет! Усилия приложили, да еще какие!
Итак, о переписке. С чистой совестью: ее никак нельзя назвать канцелярской. Эти документы – не только свидетельство того времени, они – еще и свидетельства высокого морального и нравственного уровня государственного человека. Человека, сознающего свой долг не только перед повелителем, но и перед другим человеком. Перед тем, как прочитаем переписку, обратим внимание на технику процесса. Ни телеграфа, ни телефона, ни курьерских поездов, ни самолетов, как известно, в те времена не было. Так вот. Один князь 15 января отправляет другому князю депешу. Другому князю понадобились ровно сутки, чтобы ответить по сути проблемы, поднятой в оной депеше.
Князья не просто уважали друг друга. Они уважали дело, которым занимались.
У истоков дела малолетнего Ла Гранжа стоял Князь Петр Михайлович Волконский. В конце января 1818 года он пишет министру Духовных дел и народного просвещения князю Александру Николаевичу Голицыну:
Во время последней войны в сражении при Красном был убит Неаполитанской службы полковник Ла Гранж и бывшая с ним жена также лишена жизни, малолетние же сын и дочь взяты были казаками и отвезены Смоленской губернии в город Белый, где поныне проживали у двух помещиков. Обстоятельство сие было доведено до сведения Государя Императора, и его Величество, войдя в бедное положение детей сих, было высочайше повелеть мне соизволить снестись с Вашим Сиятельством, не найдете ли возможным поместить на казенное содержание в Пансион Царскосельского Лицея или в какое-либо другое заведение молодого Ла Гранжа, которому ныне 8 лет.
Ожидать по сему предмету уведомления Вашего имею честь быть с совершенным почтением и преданностью Вашего Сиятельства покорнейший слуга
Письмо, можно сказать, отеческое, но интонации крепкого и уверенного в своем положении и авторитете администратора, ожидающего «по сему предмету уведомления».
Петр Михайлович Волконский в сию пору – начальник Главного штаба при Его Императорском Величестве. Судьба распорядилась счастливо, что именно ему Государь повелел заняться устройством Людвига Ла Гранжа.
Петр Волконский воинскую службу начал в 16 лет в лейб-гвардии Семеновском полку. Участвовал в войне
