Дальше следовало подробнейшее описание метода, в котором, по свидетельству одного из крупнейших знатоков этого дела, академика С. С. Наметкина, «нельзя не видеть идеи непрерывной перегонки, давшей столь плодотворные результаты». Фирма братьев Нобель безоговорочно присвоила себе и эту идею.
Впрочем, не все идеи, которыми руководствовалась в своей деятельности фирма, были украдены. Ей принадлежало несомненное первенство в изобретении системы бытового закабаления рабочих, служившей для облегчения борьбы с влиянием на массу бесправных тружеников профессиональных и политических организаций рабочего класса. Нобель не уступал ни Генри Форду, ни чехословацкому обувному королю Бате и в учреждении тайной заводской полиции, тесно связанной с охранкой, и в широком использовании всех методов провокации для расправы с вожаками рабочего движения.
Со страниц тома, посвященного тридцатилетию фирмы, из окружения тщательно подстриженных бород подставного чиновного «правления» на вас в упор глядят из-под нависших белесых бровей седые, холодные, решительные глаза конкистадора[51]. Людвиг Нобель изображен здесь в своем деловом кабинете у стола, на котором расставлены образцы его товаров. Высокий, худощавый, затянутый в строгий, пасторского покроя, черный сюртук до колен, он держит в руке свиток, напоминающий карту, с которой по живописной традиции обычно изображали мореплавателей. Капитан «корабля индустрии»… Корабля, плавающего под пиратским флагом.
В сущности говоря, это был именно тот тип предпринимателя, к которому Менделеев обращался в своих писаниях. Холодно-расчетливый и энергичный, ни перед чем не останавливающийся в достижении главной цели – своего обогащения – и в то же время двигающий вперед развитие промышленности, сильный и опасный хищник, впрочем, на первый взгляд готовый сократить свои аппетиты во имя «общих интересов», о которых умел говорить ласково и велеречиво. Чего еще надо?!
Менделееву, с его пошатнувшейся уже, но еще далеко не разбитой верой в добрую волю капитализма, надо было еще, чтобы служение «общим интересам» не звучало пустой фразой. Он хотел, чтобы Нобель всерьез посчитался в своей промышленной и торговой деятельности с интересами страны, ее трудового населения, быть может, даже несколько в ущерб интересам своей собственной мошны. Можно себе представить, насколько искренним было удивление Нобеля, когда Менделеев именно этого у него публично потребовал!
А вышло это так.
Под давлением Русского технического общества, которое полностью поддержало все практические выводы, сделанные Менделеевым из его американской поездки, нелепый акциз на нефть был в 1877 году отменен. Нефтяная промышленность сразу вздохнула свободно.
В мае 1880 года Менделеев снова побывал в Баку. Он поспешил рассказать о виденном через газету «Голос».
Значительность происшедших перемен его поразила. В начале 1876 года в Баку действовало не больше 30-40 буровых колодцев. За три года после снятия акциза на нефть число их достигло 350.
Вместо того чтобы возить нефтепродукты в бочках, для этого уже использовался нефтеналивной флот (первый нефтеналивной пароход «Зороастра» был изготовлен в Стокгольме по заказу фирмы Нобель). Нефть перевозилась уже не на арбах и не в бурдюках, а в цистернах, и перекачивалась по трубам. И этот совет Менделеева впервые восприняли нобелевские предприятия. Нефтяные остатки перерабатывались по рецептам, разработанным Менделеевым в бытность его на Константиновском заводе Рагозина. Кстати, сам Рагозин экспортировал свои первоклассные – менделеевские- масла за границу. Правда, в целом, переработка нефти еще отставала от добычи. Целые нефтяные озера ждали своего потребителя. «Масса нефти есть, – писал Менделеев. – Надо теперь эту массу суметь применить к делу…» Как же это лучше всего осуществить?
Менделеев протестовал против того, чтобы отождествлять нефтяное дело с керосиновым производством. Нефть – драгоценное сырье, которое нуждается в полной, разносторонней, комплексной переработке. В то время как фирма Нобель хвалилась достигнутыми ею успехами в «распространении нефтяного отопления», Менделеев писал, что с народнохозяйственной точки зрения это непроизводительнейшая растрата природных богатств, что использовать «под паровиками надо каменный уголь… а не сбиваться в сторону нефти. Есть, однако, негодные отбросы и низкие сорта нефти, дающие очень мало керосина и масел – их довольно для топки на заводах и под паровиками пароходов и локомотивов… Не противу этих экономически выгодных и неизбежных применений нефти, как топлива, говорю я, а против того учения, – что нефть наша есть истинный и выгодный заместитель каменного угля. Можно топить и ассигнациями».
Не это волновало Нобеля. Он отлично понимал то, что никак не мог взять в толк сам Менделеев, а именно: что предпринимателю принадлежала роль крыловского кота Васьки, а ученому-неблагодарная роль повара-усовещивателя. Васька слушал, да ел.
Но когда Менделеев начинал совсем некстати для фирмы объяснять, какие жертвы несет фирма Нобель, завозившая готовые бочки в Баку, чтобы оттуда отправлять во все концы России дорогой керосин, когда он на счетах, простыми арифметическими выкладками доказывал, насколько целесообразнее перевозить нефть наливом, а заводы для переработки нефти строить в местах потребления нефтепродуктов, в частности по Волге, – тут уже Нобель не мог не встрепенуться. Нобель знал, что и здесь Менделеев прав. Нобель действительно нес большие накладные расходы на перевозке готовых осветительных масел, но он их возмещал за счет потребителя. Превосходный нобелевский керосин ценился высоко. В отличной нобелевской упаковке он достигал самых отдаленных уголков страны.
С каждым днем Нобель все плотнее и плотнее прибирал к рукам и оптовую и розничную торговлю керосином, вытесняя из нее всех конкурентов. Им трудно было перехватить у него инициативу, соперничать с образцовой централизованной организацией сбыта нефтепродуктов, которую он наладил. В этой системе было одно уязвимое место, то самое, которое нащупал Менделеев Если бы действительно свободный капитал конкурентов, не скованный, как у Нобеля, крупными вложениями в бакинские нефтеперерабатывающие заводы, обратился к перевозке нефти наливом и, в противовес Нобелю, образовал ее переработку на местах, керосин сразу подешевел бы и стал бы широко доступным товаром даже для деревни. Нобелевский привозной керосин уже не смог бы конкурировать с дешевым керосином, производимым на месте. Зная эту подоплеку, можно понять ярость Нобеля, с которой тот читал такие, например, прокламаций Менделеева:
