- Чья техника? - спросила дотошная Вава.
- Я уже отвечала тебе: технического лейтенанта, - стараясь не раздражаться, медленно выговорила Инга. Она печатала на машинке не больше пяти раз в жизни и дело у нее не слишком ладилось.
- Того, который про роль личности?..
- Именно, тетя, именно...
Престарелая родственница вздела очки и принялась штудировать это самое сочинение.
- Он не очень грамотен. Я насчитала три ошибки, - проворчала через четверть часа.
- Наверно, опечатки, - оторвалась от машинки Инга.
- Нет, именно ошибки, и не спорь. Я бы подобных личностей к аспирантуре не подпускала.
- Не волнуйся. Он туда не собирается.
- Как? - взметнулась тетка Вава. - Он похоронит себя в армии?
- Не знаю. Ему, кажется, всего двадцать шесть лет.
- Ах, ты хочешь сказать, что ему рано себя хоронить, что он не кандидат туда...
- Никуда, тетя, он не кандидат. Если тебе не очень трудно, разреши мне напечатать несколько страниц.
- Пожалуйста, пожалуйста... Я слова не вымолвлю... - обиделась Вава, но вряд ли бы замолчала, если бы за стенкой не зазвучал третий концерт Рахманинова.
- За мои за грехи заповедны... - в такт фортепьяно замурлыкала она и снова уткнулась в реферат.
"Неужели и я старой девой, старой девой, старой девой... - подумала Инга, незаметно подчиняясь материнской игре. Стучать в такт на машинке не удавалось. - Неужели и я буду тоже потом вот такая, вот такая... Господи!" - стряхивая с себя музыку, Инга встала и, глотая слезы, выбежала в переднюю. Москвошвеевская выворотка, слегка укороченная и перешитая, висела на вешалке. Инга схватила ее, но тут вспомнив, что она в домашних туфлях и за меховыми ботинками надо возвращаться назад в комнату, тут же в коридоре расхлюпалась.
- Ты чего? - спросила толстая, еще не старая соседка. Она выходила из кухни, держа на отлете шипящую сковородку. - Пусть ее играет. Пошли ко мне.
- Опять то самое или переучилась? - вскинула на Ингу бровастое кукольное лицо и закрыла за собой дверь.
- Тренируется? - спросила соседка.
- Ей необходимо, - пожала плечами Инга.
- Знаю, слыхала. Я-то привыкла. Только хлеб это нелегкий. Не юная - на клавишах барабанить... Так с чего это у тебя, Ингушка?
- Сама не знаю. Нервы.
- Какие там нервы. Четвертака тебе нет, а нервы. Этот, в модном пальтишке, холостой?
- Женатый, - покраснела Инга, вспомнив, что соседка видела ее с доцентом возле парадного.
- Садись, картошку рубай, - сунула ей вилку Полина. - А то хочешь? - у меня сегодня отгул - по малой?.. - И, не дожидаясь Ингиного согласия, достала из буфета неполную бутылку московской и две тонконогих рюмки.
- То, что женатый, Бог с ним. Закусывай. Главное, из себя подходявый. А тот твой козел - прямо никуда не годился. На что я, скоро уже старуха, и то бы с ним не легла...
- Брось, - вздрогнула Инга. На соседку она не сердилась, но разговор был ей неприятен.
- А чего кидать? Ты его бросила, и верно. Не один еще у тебя мужик будет, хоть с виду и легковатая. Ничего, Бог даст, гладкой станешь. А что козла прогнала - молодец. Не спорь. Козел - он и есть козел. А что без бороды и лысый, так одна видимость и порода такая. А ты девка чистая и культурная из себя. У тебя мужиков пульмана будут. Детный этот, в пальтишке? Ну не тушуйся. Хочешь, ключ оставлю?
- Да, да! - повысила голос соседка, потому что в дверь постучали. Толкайте - не заперто.
- Доброе утро, Варвара Терентьевна! - под бравурные звуки фортепьяно весело приветствовала она Ингину тетку. - К нашему шалашу не желаете?
- Извините, - оставаясь в дверном проеме, буркнула тетка. - Тебя, Инга, к телефону.
- Скажи, ушла.
- Ну, как знаешь... Спивайся себе на здоровье.
- Да вы что?!. - подняла голос Полина, но Варвара Терентьевна уже закрыла дверь.
- Ох, и карга она у тебя, Ингушка!
- Есть слегка... Но зато добрая.
- Знаю. Если б злая - чего говорить? Со злой оборот короткий. Беда вся не от злых, а от добрых. Не отвяжешься...
- Пожалуй.
- Я тебе у сослуживицы устрою. А то у меня - они вам в дверь стучать будут.
- Да нет. Мне сейчас ни к чему...
- Холостуешь?
- Ага.
- А в пальтишечке?
- Да так... Ничего не было.
- Значит, порядочный. Самостоятельный. Так чего ж ревела? - зевнула, глядя на тоненькую, загрустившую аспирантку. - Хочешь в кино пойдем? Город какой-то...
- "Рим в одиннадцать часов". Наверно, хорошая картина. Пошла бы, да не могу. Зашиваюсь.
- Ты и так вон... Только, что розовая, а тоща, как в голодушку. На поправку надо. Каникулы зимние были, а ты в городе пропадала.
- У нас каникул нет. Это у студентов.
- Чудачка. Ты ж на службу не ходишь. Поехала себе в дом отдыха и сиди. Как получка - приедешь. Хочешь, устрою? У нас в завкоме сейчас путевок завались!
- Дорогие?
- Не дороже денег. Я тебе со скидкой проведу. На юг тебе или под Москву?
- Куда-нибудь поближе. Хоть на лыжах похожу... "И вправду, почему не уехать? - решила про себя. - Дома - не работа. В библиотеке - Бороздыка и Алеша. Нет, честное слово, самое время из Москвы сбежать."
- Хочешь в... ? - спросила Полина. - Там наш есть. И еще по Павелецкой есть один. И где-то еще есть. Автобусом ехать надо.
- Мне лучше, где поездом. По пятницам кафедра... - сказала Инга, загадав, а вдруг Полина достанет в .... где недалеко служит лейтенант. Не так уж ей хотелось сейчас его видеть, но все-таки неплохо иметь про запас и технического лейтенанта, если окажется, что в доме отдыха смертная тоска.
16
Домашнего ареста оставалось еще четверо суток и лейтенант надеялся, что как-нибудь протянет их на койке, тихо и мирно дожидаясь высочайшего ответа из Кремля. Ему почему-то верилось, что юная женщина в башлыке принесет счастье. На розыгрыши государственных займов ставят невинных младенцев в пионерских галстучках и они вытаскивают номера из вертящихся барабанов. У них нет облигаций. Им совершенно безразлично, кто выиграет. Наверно, и аспирантке так. Что ей Курчев? Она просто сунула письмо в окошечко. Никакой заинтересованности.
Он лежал на койке и быстро глотал "Ярмарку тщеславия". Бекки Шарп была прелесть. Она обводила всех вокруг пальца и не больно смущалась, если ее тоже обжуливали. Конечно, она была прохвостка. Но - Бог мой! - энергии у нее было на троих!
Курчев читал целый воскресный вечер и все утро понедельника до прихода врачихи Ирины Леонидовны.
- Не беспокойтесь. Я уже вышел из пике.
- Дышите, - приложила врачиха холодный стетоскоп к его спине.
Деликатный Федька Павлов ушел в заднюю комнату. Больше никого в домике не было.
- Вам лежать надо, Борис Кузьмич. И чтобы завтра ни на какие танцы... Завтра было 23-е февраля.
- Что вы? Я и так, без ангины, еле ногами двигаю. Не беспокойтесь. Вылежу. А у вас без меня дел хватает. Праздник.
