Вступление в должность совпало с переездом Советского правительства в Москву. Троцкий прибыл в новую столицу через неделю после Ленина. В первую же ночь в Москве новый наркомвоен провел заседание военной коллегии комиссариата, где он пытался определить основные направления военного строительства. На следующий день он подписал свой приказ № 1: "Предлагаю начальнику Главного квартирного управления в исключительно срочном порядке приступить к ремонту бывшего Александровского военного училища и приспособлению его для Комиссариата по военным делам"[138].
Революция — это не только планы, замыслы, заговоры, но и безбрежная стихия. Видимо, в немалой степени прав был А.И.Деникин, назвав события 1917–1922 годов "русской смутой". "Социальный разлад", как назвал смуту Ключевский, выразился и в стихии насилия, вседозволенности, агрессивности, необоснованных требованиях масс. Большевистские руководители почувствовали это быстро; в ЦК стали поступать многочисленные жалобы о "реквизициях", "экспроприациях", "революционных карах", никем не санкционированных. Иногда это проявлялось в форме рвачества. Вот, например, Троцкий получает телеграмму от комиссара Позерна о том, что "вторая Петроградская конференция красноармейцев вынесла постановление о необходимости установления жалованья красноармейцам в триста рублей…".
Троцкий понимает: уступить раз — значит пойти на поводу у стихии. У него хватает характера:
"Петроград, Смольный. Позерну.
Брать на свою ответственность нарушение Вами декретов советской власти отказываюсь. 21.5.18.
Наркомвоен Троцкий".
Затем на обороте добавляет для разъяснения красноармейской массе: "Вопрос о жалованье красноармейцам решается не петроградскими красноармейцами, а Советами рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов всей России… Установлено жалованье в 150 р. Тех красноармейцев, которые в трудные для республики дни занимаются требованиями повышения платы, считаю плохими солдатами революции… "[139]
Но не все решались противостоять стихийному напору массы, которую влекли часто весьма далекие от революционных идеалов побуждения.
О военной деятельности наркома по военным и морским делам я расскажу в следующей главе. Для нас важно сейчас выяснить основные мировоззренческие и политические установки Троцкого в преддверии русской Вандеи, которая через пару месяцев расколет Россию. Совсем скоро верх возьмет безудержное насилие. Пленных, как правило, не будет. Солдаты Колчака станут поднимать на штыки раненых красноармейцев в лазаретах. Сполна проявится и жестокость красных. Троцкий отдаст приказы о расстрелах красноармейцев, проявивших трусость, бежавших с поля боя, уличенных в мародерстве и т. д. Причем в первую очередь он грозил расстрелом командирам и комиссарам частей, без приказа оставивших боевые позиции. По фронтам будет гулять тиф. В оврагах и белые, и красные будут расстреливать заложников. Жизнь, как никогда, упадет в цене. Слепой классовый зов окажется сильнее сострадания, жалости, мудрости, рассудительности. Многострадальная Россия будет залита кровью соотечественников…
Политические взгляды Троцкого накануне гражданской войны весьма рельефно были им сформулированы весной 1918 года в докладе на Московской городской конференции РКП(б) и в двух других его выступлениях на рабочих собраниях о "наших друзьях и врагах" и о "внутренних задачах Советской власти". Придавая им особое значение, Троцкий в семнадцатом томе своих сочинений выделил их в раздел "Основные задачи Советской власти весной 1918 года". Это время Троцкий охарактеризовал как "период внутренней заминки", когда кое-кто стал рассматривать Октябрьскую революцию "не то как авантюру, не то как ошибку". Характеризуя эту социальную "заминку", Троцкий объясняет ее и даже как-то оправдывает наследием царизма, преступлениями самодержавной системы, просчетами Милюкова и Керенского. Даже в "Брест-Литовском мире повинны царские бюрократы и дипломаты, — утверждает Троцкий, — которые ввергли нас в страшную войну, расхищая народное достояние, обирая народ, который держали в темноте и рабстве… Этот мир есть царский вексель, вексель Керенского и К0! Вот самое лютое преступление, которое наложило на рабочий класс огромную ответственность за грехи международных империалистов и их слуг"[140]
Впрочем, новые лидеры говорят так (по крайней мере, в России) почти всегда. Например, начав перестройку, мы уже несколько лет говорим "о времени застоя", "сталинском наследии", загнивании "административно-бюрократической системы", мало что сделав для устранения как "старых" причин, так и "новых", рожденных нынешней бездеятельностью, неорганизованностью, безответственностью, демагогией. Здесь мы не оригинальны: Троцкий тоже все валил на царизм и Временное правительство, имея, правда, для этого куда больше оснований — власть в руках большевиков была еще меньше года…
Теперь о власти. Нарком изложил свои взгляды на ее природу, сущность и характер так: "В смысле политическом и непосредственно боевом, Октябрьская революция прошла с неожиданною и ни с чем несравнимою победоносностью"[141]. Мы заявляем, что никакого примирения между классами быть не может: "либо диктатура капитала и землевладения, либо диктатура рабочего класса и беднейшего крестьянства", а Учредительное собрание было бы "великой примирительной камерой, великим соглашательским учреждением русской революции"[142]. Далее Троцкий долго говорит, что Учредительное собрание годится лишь для "всеобщей переклички" — кто за кого. А для "революционной творческой работы" оно не годится. Власть делить мы ни с кем не собираемся. Если остановиться на полпути, образно говорил Троцкий, "то это не революция, а, с позволения сказать, выкидыш. Это — ложные исторические роды"[143]. Тогда Троцкому и другим радикалам казалось, что новая модель власти, пришедшая на смену самодержавию, а затем и буржуазному правительству, вызовет у истории желание поставить лишь восклицательный знак. Ведь острые языки повторяли накануне революции слова В.А.Гиляровского:
В России две напасти:
Внизу — власть тьмы,
А наверху — тьма власти.
Но в жизни все оказалось сложнее, чем в умозрительных схемах. Троцкий не хотел выкидыша демократии, а желал рождения диктатуры большевиков.
Понятно: черносотенцам, октябристам, кадетам, другим буржуазным партиям и группам Советская власть едва ли дала бы место в парламенте. Не для этого власть завоевывалась, чтобы делить ее с побежденными. Ну а левые эсеры, меньшевики-интернационалисты, другие организации, находящиеся в едином революционном потоке, но предпочитающие иные методы решения социальных, экономических и государственных проблем? Оказалось, что им тоже нет места в высших эшелонах власти революционной России. Одномерность мышления, монополия на революционную истину, убежденность только в своей правоте изначально обедняли радикалов-большевиков, в том числе и Троцкого. Еще в апреле 1918 года он сформулировал тезис, до боли похожий на зловещую формулу, которую выдвинет Сталин в начале 30-х годов. А тогда наркомвоен говорил: "Чем дальше и больше будет развиваться революционное движение и у нас, и за рубежом, тем теснее будет сплачиваться буржуазия всех стран"[144]. Сталин сведет эту формулу к обострению классовой борьбы, но в "отдельно взятой стране".
