Трехдневный бой на правом берегу Марицы, под Филиппополем, закончился вчера вечером тем, что турки, бросив весь обоз и все орудия, разбрелись по горам. Самоковский отряд был таким образом рассеян, разбит. Без обозов и орудий в диких горах его нельзя считать уже более отрядом. До сей минуты число отбитых у неприятеля и брошенных им орудий насчитывается до 56.
Филиппополь,6 января 1878 г.Подробности движения от Софии к Филиппополю
Быстрым движением из Софии к Филиппополю генерал Гурко догнал отступавший из Самоково на Адрианополь турецкий отряд, пересек ему путь отступления, рассеял его колонны, отняв у него все орудия и весь обоз. Преследование и уничтожение бежавшего врага было как нельзя более полное. Но гнались мы за неприятелем из-под самой Софии вплоть до Филиппополя без отдыха, шли, по выражению Гурко, подобно вихрю, и едва-едва успели захватить турок в долине реки Марицы, между Базарджиком и Филиппополем.
После двойного перехода русских войск через Балканы – у Араба-Конака и на Шипке Сулейман-паша не мог долее держать свою армию в Малых Балканах или оперировать в долине Марицы, иначе он рисковал быть отрезанным от Адрианополя отрядами Скобелева и Радецкого, шедшими с Шипки прямой дорогой на Адрианополь; ему оставалось быстро отвести свою армию из Малых Балкан к Адрианополю, чтобы спасти ее от двойной угрозы. В Адрианополе Сулейман был бы уже как у себя дома, расположив свою армию в заранее приготовленных рвах и укреплениях Адрианополя. Но чтобы поспеть сделать это, Сулейману необходимо было задержать по возможности движение русских сил вперед. И вот он выслал двух парламентеров с предложением о перемирии: одного, своего собственного адъютанта Зеки-бея – к его высочеству великому князю главнокомандующему; другого, турецкого офицера – к генералу Вельяминову. Оба парламентера приехали к нам в ту минуту, когда Скобелев уже двигался на Германлы, а в отряде Гурко генерал Вельяминов атаковал позицию турок близ Самокова, Шувалов подходил к Трояновым воротам, Криденер и Шильдер-Шульднер шли в обход Трояновых ворот к Базарджику.
При этих условиях положение армии Сулеймана, сосредоточенной в Самокове и Трояновых воротах, ежеминутно могло стать критическим, и время, чтоб отвести ее на Адрианополь могло быть легко потерянным. Тем не менее, выслав парламентеров, Сулейман-паша решился елико возможно быстрее уйти со своими войсками к Адрианополю, надеясь, что парламентеров у нас примут, начнут с ними переговоры, остановят движение войск, а он меж тем успеет ускользнуть от нас и сосредоточиться в Адрианополе. 29 декабря прибыл первый турецкий парламентер – именно к генералу Вельяминову, атаковавшему накануне турок у Самокова. Вельяминов завладел накануне несколькими ложементами турок и прекратил атаку за наступившей темнотой. Наутро 29-го Вельяминов приступил было к продолжению атаки, но едва войска его колонны двинулись в дело и артиллерия открыла огонь, на стороне неприятеля раздались трубные звуки, появились белые флаги, и выехал навстречу нашим солдатам, шедшим в атаку, парламентер с объявлением, что между правительствами воюющих сторон заключено перемирие.
– Стреляйте в нас, мы не будем отвечать вам; мы заключили перемирие и не хотим драться, – говорил парламентер.
– Так сдавайтесь! – предложил ему Вельяминов.
– Мы не можем сдаваться, ибо в перемирие поставлено условие, что каждая сторона остается на занимаемых ею позициях.
– Я не имею никаких сведений и инструкций относительно перемирия и продолжаю атаку: защищайтесь или сдавайтесь, – возражал Вельяминов.
– Вы не успели, быть может, получить известий от вашего правительства о перемирии; но вот вам доказательство, – говорил парламентер, – телеграмма турецкого военного министра из Константинополя, предписывающая нам прекратить военные действия, и наконец, – добавил парламентер, – я сам остаюсь у вас заложником в подтверждение моих слов.
Генерал Вельяминов, занявший еще накануне выгодные позиции против неприятеля, согласился приостановить атаку и отправил турецкого парламентера к генералу Гурко, испрашивая у него дальнейших распоряжений. Турки между тем вышли из своих редутов и ложементов, составили ружья в козлы и разгуливали взад и вперед в виду нашей цепи; некоторые подходили к самой цепи и угощали наших солдат табаком и ракией, изъявляя знаками радость о прекращении войны. Но когда наступила ночь с 29-го на 30-е, они засветили огромные яркие костры по всей занимаемой ими линии, оставили на виду у нас небольшую цепь и всеми своими силами стали отступить ночью из Самокова на Банью и далее к Адрианополю.
Гурко получил донесение обо всем этом 30 декабря в Ихтимане, где он остановился на ночлег по дороге к Трояновым воротам, куда двигался вместе с колонной Шувалова. Генерал пришел в сильнейшее негодование. «Преследовать неприятеля, гнаться за ним по пятам, не дать ему уйти», – писал он генералу Вельяминову. Но Вельяминов сам уже понял турецкую хитрость и, не дожидаясь приказаний Гурко, с рассветом 30 декабря побежал следом за турками на Банью; турецкий парламентер, присланный генералом Вельяминовым, остался в свите Гурко. Одновременно с отступлением из Самокова турки отступили из Трояновых ворот, направляясь по шоссе на Филиппополь и оттуда далее к Адрианополю. Единственной их целью было успеть в целости спастись от преследования их генералом Гурко и от едущего им наперерез к Адрианополю генерала Скобелева. Чтобы задержать по возможности наше движение в погоне за ними, Сулейман-паша продолжал посылать к нам парламентеров с предложениями о немедленном заключении перемирия. Вторым турецким парламентером был адъютант Сулейман-паши Зеки-бей, который прибыл 30 же декабря в Ихтиман и объявил генералу, что турки желают вести переговоры о мире и потому просят прекратить военные действия. Этот второй парламентер оказался очень образованным и весьма умным человеком, принадлежащим к старотурецкой консервативной партии. Приехал он к нам предубежденный против русских, и первый день, проведенный с нами, вел себя крайне сдержанно, видимо взвешивая каждое свое слово. Но принятый нами радушно, очарованный добродушием и привлекающей любезностью гвардейской свиты и ординарцев генерала Гурко, Зеки-бей стал на другой же день совсем иным в обхождении с нами. Он иначе не называл нас, как «мои дорогие враги» (mes chers ennemis), и признался откровенно, что единственная армия, уцелевшая у турок от разгрома, это ныне отступающая перед нами на Адрианополь. Если этой армии не удастся благополучно добраться до Адрианополя, то у Турции не останется ровно ничего под ружьем.
