Прервём цитату. Как видим, пресловутый «польский вопрос» больно задел нашего героя… Дело в том, что у русских властителей, начиная с Петра I, появилась «наследственная болезнь» — оглядка на Запад, и почти все они оказались ей подвержены, невзирая не только на отсутствие кровного родства, но и на свою принадлежность к различным общественно-политическим формациям.
Была прекрасная пора:
Россия в лаврах, под венками,
Неся с победными полками
В душе — покой, в устах — «ура!»,
Пришла домой и отдохнула…{244} —
писал о том времени полковник Фёдор Глинка.
Не отдыхал тогда, кажется, один лишь русский царь — он помчался в Вену, на конгресс, «обустраивать Европу». Тем самым Александр I упустил уникальную возможность поднять Россию на невиданную дотоле высоту, чтобы экономические и социально-политические условия жизни её народа соответствовали тому авторитету, который Империя завоевала на полях сражений против Наполеона. Возможно было отменить крепостное право, ставшее экономическим тормозом развития государства, нужно было провести реформы государственного управления, можно было и военную реформу осуществить, чтобы солдатская служба меньше походила на каторжную жизнь… Если бы Александр это сделал — а ранее он говорил, что намеревается сделать! — то тогда бы он действительно остался в истории под именем «Благословенного». Но государя тянуло на Запад… А там, глядя на европейских обывателей, он решил, что управляемый им народ не готов к столь благотворным преобразованиям. Как-то не очень любил этот русский царь свой народ — не случайно же даже славу «сокрушителя Наполеона» он был готов разделить и с маршалом Бернадотом, и с генералом Моро.
Удивляться особенно нечему: у Александра Павловича не было ни русской крови (бабушка — принцесса Ангальт-Цербстская, дедушка — принц Голштинский, мама — из Вюртемберга), ни, что гораздо страшнее, русского воспитания, ибо всемогущая бабушка доверила формирование личности будущего российского императора швейцарцу Фредерику Лагарпу. Тогдашняя Швейцария с современной сравниться не могла, а потому Александра I воспитывали на мудростях французских энциклопедистов и «местечковых» швейцарских ценностях.
Так что вполне закономерно, что после победы над Наполеоном русский царь решил облагодетельствовать вновь приобретённую Польшу, совершенно не задумываясь над тем, не оскорбит ли это его исконных подданных.
И вот — некоторые заметки достаточно объективных французских историков:
«Польские войска в походе 1814 года упорно шли под знамёнами Наполеона. Во время измены Мармона во всём его корпусе только поляки сохранили верность императору…
Александр I всё чаще и чаще выказывал знаки уважения к польским войскам… Генералу Домбровскому[155], главе и вдохновителю знаменитых “легионов”, просившему разрешения вернуться в Польшу с уцелевшим остатком этих удальцов, он ответил, что они вступят туда одновременно с русскими войсками. Их главнокомандующим он назначил своего брата Константина. Этому последнему русский император приказал представить себе в Сен-Дени депутацию, посланную от 12 польских генералов и 600 польских офицеров. Александр удовлетворил все их ходатайства: создание “армии Варшавского герцогства”; сохранение каждым полком своего мундира и наименования; сохранение за каждым военнослужащим его чина; помощь деньгами, припасами и фуражом…
Уже давали себя чувствовать те препятствия, которые предвидел царь: ревнивое беспокойство держав, противодействие барона Штейна[156] и всей немецкой национальной партии, недовольство русских, которые не могли простить полякам сожжение Смоленска и Москвы и негодование при мысли о возвращении их наследственному врагу Литвы и Западной Украины и о восстановлении Польши на фланге Российской империи, да при том ещё Польши автономной, с конституционным устройством, в то время как победители по-прежнему останутся под властью самодержавия…»{245}
В общем-то тут всё сказано и особенно разъяснять позицию нашего героя не надо. Единственное, что стоит объяснить, так это упомянутый им Литовский корпус. Берём «Сытинскую», как называют её историки, «Военную энциклопедию»:
«Литовский отдельный корпус, был сформирован 1 июля 1817 г. первоначально из пехотных дивизий — 27-ой (полки: Брестский, Белостокский, Литовский и Виленский пехотные, 47-й и 48-й егерские), 28-ой (бывшей 4-ой, полки: Волынский, Минский, Подольский и Житомирский пехотные, 49-й и 50-й егерские) и 29-ой артиллерийской бригады. В течение того же года в состав корпуса были включены полки лейб-гвардии Литовский, Волынский (пешие. — А. Б.), Подольский кирасирский и уланский Цесаревича Константина Павловича, Польский, 1-й и 2-й Литовские гренадерские и Литовский карабинерный…» Далее следует достаточно продолжительный список частей, постепенно включавшихся в состав корпуса. А вот на что следует обратить особое внимание: «Только гвардейские части Литовского корпуса состояли из русских, прочие же комплектовались из поляков и литовцев»{246}. Заметим, что в 1831 году, во время Польского восстания, всё это обернулось большой кровью: польская армия, вымуштрованная цесаревичем Константином, оказалась достаточно серьёзной боевой силой…
«Польский вопрос» здорово подорвал авторитет императора Александра Павловича в русском обществе, государь это знал, и знание это не добавляло ему любви к его подданным. Так что совсем не случайно, что на этом вопросе фактически сломалась блистательная карьера генерала Орлова.
В своих показаниях он сообщал о том довольно уклончиво:
«Государь изволил отправиться в Вену, и вскоре разнеслись слухи о восстановлении Польши. Сия весть горестно меня поразила, ибо я всегда почитал, что сие восстановление будет истинным несчастием для России. Я тогда же написал почтительное, но, по моему мнению, довольно сильное письмо к его императорскому величеству. Но сие письмо, известное генерал-адъютанту Васильчикову, у меня пропало ещё не совсем доконченным, и сведение об оном, дошедши до государя, он долго изволил на меня гневаться»{247}.
В Русском биографическом словаре ситуация представлена так:
«В 1817 году, когда в русском обществе стали распространяться упорные слухи о том, что император, симпатизировавший полякам, думает присоединить к Польше Литву и другие западнорусские области, Орлов составил записку, род протеста, против конституционных польских учреждений, которую намерен был представить Государю. Ему удалось заполучить для этого адреса подписи нескольких генералов и сановников, также задумавших изменить намерения императора. Но Александр I, заранее извещённый о предприятии Орлова, пригласил его к себе и потребовал у него составленную им записку. Орлов, видя, что его дело приняло дурной оборот, и не желая выдавать соучастников, отказался отдать эту записку, чем вызвал неудовольствие императора; вскоре состоялось Высочайшее повеление об удалении Орлова в Киев, с назначением начальником штаба 4-го пехотного корпуса, которым командовал в то время генерал Н.Н. Раевский»{248}.
