Вечно живые «Греческие мечтания»?
Очевидно, для Успенского закрытие РАИК — его детища, дела всей жизни — было соизмеримо с крахом надежд на будущее. Однако, похоже, Федор Иванович не думал опускать руки, потому что не прошло и года после закрытия научного заведения, как весной 1915 года Успенский составил докладную записку о Вселенском патриархате и храме Святой Софии, в которой предлагал, чтобы после завоевания Россией Константинополя первая литургия в Великом Святом храме была отслужена русскими.
Что это? Вечно живые «греческие мечтания»?.. Вполне возможно, что так мог рассуждать в нем маститый ученый-византинист. Но Успенский был к тому же политиком и прекрасно был осведомлен не только о событиях, происходящих в России, но и трезво оценивал расклад сил заинтересованных государств на международной арене, включая их влияние на Турцию накануне и с началом Первой мировой войны.
Федор Иванович не испытывал особых иллюзий по поводу превращения Константинополя в неотъемлемую часть Российского государства, что подтверждается фактами его последующей, после работы в Константинополе, биографии. Успенский, «обросший» связями за столь длительное пребывание в турецкой столице, мог без проблем остаться в Стамбуле после большевистской революции в России, однако он возвратился в Советскую Россию и в 1925 году стал академиком Российской академии наук, впоследствии — Академии наук СССР. Умер Федор Иванович в 1928 году в Ленинграде (Санкт-Петербурге) в возрасте восьмидесяти трех лет, уважаемым и почитаемым на родине ученым-византинистом.
Подводить итоги своей научной деятельности Успенский начал заранее, словно предвидя кардинальность грядущих перемен в своей жизни. В 1912 году, еще находясь в Константинополе, он написал предисловие к основному труду своей жизни — «Истории Византийской империи». Редко встречается авторское вступление к собственной книге, которое бы начиналось со слов: «Я весьма сожалению…» Таким его сделал Успенский. Этим горьким оттенком «сожаления» проникнут весь текст короткого предисловия. И хотя автор пытался соотнести свое настроение с якобы запоздалым решением об издании книги и своим собственным почтенным возрастом, ощущается, что его «печаль о несбывшемся» и сомнения гораздо глубже и касаются его собственной судьбы…
Труд всей своей жизни Федор Успенский начал так: «Я весьма сожалею, что поздно приступил к печатанию работы, которую задумал не менее 25 лет назад. Часто возникает сомнение, удастся ли довести дело до конца, так как приближаюсь к пределу жизни…» И это в шестьдесят семь лет говорил преуспевающий, известный, уважаемый не только в научном мире, но и среди политической элиты человек?… А может, на самом деле он чувствовал горечь поражения оттого, что «ни один из славянских государей не совладал с заманчивой мыслью основать в Европе империю на месте Греко-Византийской»?.. Ведь Успенский был уверен, изучив, за годы продолжительного пребывания в Константинополе историю и современность стран Малой Азии, Сирии и Палестины, что «константинопольская империя, так и заменившая ее турецкая, главными своими материальными силами (военными людьми и доходами) обязана Востоку и всегда зависела от преданности восточных провинций…»
Наверное, Федор Иванович имел не только право, но и был обязан поделиться своими выводами: ведь он состоял на службе государства. «С 1895 г. живя в Константинополе, — писал он, — я имел случай изучать людей, предками которых создавалась история Византии, непосредственно знакомиться с памятниками и вникнуть в психологию константинопольского патриархата, который во многом несет ответственность за то, что большинство подчиненных культурному влиянию Византии народностей доселе находится в столь жалком положении…»
Очевидно, произошла переоценка ценностей Успенского-ученого и в отношении константинопольского патриархата того времени. «Так как духовенство и монашество всегда занимали первенствующее место в истории Византии, — писал он, — то, конечно, немаловажное значение имеет то обстоятельство, в каком освещении излагать церковные дела. Может быть, не живя столько времени среди греков и не изучая непосредственно жизнь патриархата, было бы невозможно и мне отрешиться от теоретических построений и фикций, которыми нас так обильно наделяют в школе…»
С горечью Успенский констатировал поражение российских политиков в «восточном вопросе», при этом, определяя причины неудач, он также бросает укор константинопольскому патриархату, не справившемуся с возлагаемыми на него надеждами. «Между тем реальный взгляд на вселенский патриархат, бросающий отлучения на славянские народы, нарушающие его филетическую политику, — отмечал ученый, — в высшей степени благовременно установить нам как для русской церковной политики, так и для нашего народного самоопределения, хотя бы ввиду того соображения, что не за горами тот момент, когда он политическим ходом вещей и успехами католической и протестантской пропаганды будет доведен до положения александрийского или иерусалимского патриархата, т. е. когда потеряет почти весь Балканский полуостров и значительную часть восточных кафедр…» Как же был прав прозорливый Успенский и как жаль, что к его соображениям вовремя не прислушались «сильные мира сего»!.. В результате начинаем восстанавливать, зачастую строить заново то, что могло быть не разрушено… Не было услышано предупреждение ученого-политика Успенского: «Урок истории должен быть строго проверен и взвешен теми, кто в настоящее время ожидает дележа наследства после «опасно больного» на Босфоре…»
«Дележ наследства «опасно больного» на Босфоре», о чем предупреждал ученый-политик Ф.И. Успенский, все же наступил. Вначале Первая мировая война, затем большевистская революция в России потеснили русские интересы в Константинополе. Преобладающее положение в турецкой столице заняли вначале Германия, потом страны Антанты.
Однако ужас насилия, охвативший россиян после прихода к власти большевиков, вновь обратил их взоры к Константинополю. Политические катаклизмы вынесли к берегам Босфора сотни тысяч русских, большинство из которых составляли остатки Белой гвардии Врангеля. Спасались от «красного террора» целыми семьями.
Десятки, сотни тысяч беженцев устремились в Стамбул…
Так заканчивались «Греческие грезы»…
