Дрался я отчаянно. И мне было абсолютно не важно с кем. Меня не останавливало, если мои обидчики занимались боксом, как, впрочем, и то, что я далеко не всегда выходил из драки победителем.
Но именно после этих стычек меня начали уважать, в классе появились друзья-приятели. Ведь я сумел постоять за себя, а для пацана это очень важно. Если ты считаешь, что прав, а тебя несправедливо обижают, надо уметь давать сдачи.
В школе у меня случались конфликты не только с одноклассниками, но и с некоторыми учителями. Естественно, что с ними я не дрался — это как раз тот самый случай, когда кулаками делу не поможешь.
Я приезжал со сборов или соревнований, получал домашнее задание и… ничего не понимал. А помочь и объяснить было некому.
Иногда я после второй тренировки приходил в школу и занимался с учителем дополнительно. Но это было тяжело и получалось далеко не всегда. Нагрузки на тренировках постоянно росли, и на школьные уроки порой просто не оставалось ни времени, ни сил. Я приходил домой и выключался: засыпал прямо в одежде.
Некоторые учителя, конечно, шли навстречу. А некоторых мои занятия фигурным катанием раздражали, их злило мое постоянное отсутствие, и, когда я наконец появлялся в школе, они отыгрывались на мне по полной программе.
Я только что вернулся с очередных соревнований. Начинается урок.
— Сегодня пишем контрольную работу. Все работают в тетрадях, а Плющенко — у доски!
Меня месяц не было в школе, я отстал от одноклассников на бесчисленное количество домашних заданий и параграфов. И если бы сидел за партой, смог бы у кого-нибудь списать. А сольное выступление у доски сулило еще одну двойку. Мне всегда казалось, что в подобных ситуациях учительница получает от происходящего какое-то особое удовольствие. Для меня же очередной выход к доске был равносилен нокауту или удару под дых.
В общем, с некоторыми преподавателями у меня шла взаимная тихая война, и можно теперь сказать откровенно, что мы не переваривали друг друга.
Зато когда я пришел в школу после победы на чемпионате мира среди юниоров, первой учительницей, которую встретил, оказалась та самая, которая беспощадно ставила мне двойки. Она тут же подскочила ко мне:
— Женя, ну ты же помнишь, как я тебе помогала?
Я едва сдержался, чтобы не рассмеяться ей в лицо.
Школу я заканчивал экстерном. Начались серьезные соревнования. Учителя из уважения к моим победам часто оказывали мне снисхождение, пытались подобрать такую программу, чтобы я побыстрее мог догнать свой класс. И школу я все-таки закончил. С тройками, конечно, но закончил. И слава богу.
6. Я вырасту, и вам будет очень плохо!
Мне десять лет, и я участвую в Кубке России.
После соревнований сидим с пацанами в гостинице, играем в карты.
Я выиграл. Старших это разозлило. Кто-то решил покомандовать:
— Иди принеси попить.
Я не хотел никому прислуживать и отказался:
— Тебе надо — сам и принеси. А я буду играть.
В это время в номере кто-то кипятил воду. Огненный кипятильник вытащили из кружки и поднесли к моему предплечью. Рука у этого спортсмена не дрогнула — словно он не до живого человека дотрагивался, а выжигал разделочную доску. Я вскрикнул от боли. Он снова поднес кипятильник к уже раненому месту и снова прижег мне руку. На предплечье мгновенно вздулся кровавый волдырь. Боль была адская.
Я выскочил из номера. Бегу по коридору и рыдаю. Мне больно. Но плачу я не от боли, а от обиды, что кто-то мог такое сделать, а все остальные даже не заступились.
Навстречу идет моя хореограф Татьяна Михайловна.
— Женя, что случилось?!
Я держусь за плечо. Она отнимает мою руку и видит раздувшуюся воспаленную рану. Ей сразу все стало понятно, и она пошла разбираться со старшими ребятами, которые это сделали.
Так впервые в своей жизни я столкнулся с дедовщиной. Но тогда мне казалось, что это случайность и ничего подобного в моей жизни больше никогда не повторится.
Я сильно ошибался, все только начиналось.
Когда я оказался в Питере, мне было одиннадцать. Я был самым младшим спортсменом в группе у Алексея Николаевича Мишина. Вместе со мной занимались Урманов, Ягудин, Новосельцев, Татауров и другие спортсмены.
В Волгограде у нас никакой дедовщины не было — жесткий, порой беспощадный тренер Маковеев держал всех в ежовых рукавицах. О том, чтобы старшие издевались над младшими, и речи не было.
В Питере все было иначе. Над младшими издевались, ими командовали. Младшим постоянно демонстрировали, что те, кто старше, главнее, что им все позволено.
У фигуристов был свой фирменный прием: когда молодых «учили», их били чехлом от коньков по телу, и на коже от сильного удара оставался след «Nike». Еще могли запустить в тебя коньками или ударить кроссовками по голове.
Если ты случайно помешал старшему спортсмену на тренировке прыгнуть, тебя непременно ждала кара. Либо побьют, либо начнут издеваться.
Перед тренировкой захожу в раздевалку, чтобы переодеться. У каждого спортсмена свой шкафчик, где лежат его одежда, коньки, спортивная форма. Открываю дверь, вижу, что в раздевалке сидят старшие.
Здороваюсь. Но все делают вид, что меня не слышат.
— Выйди, зайди снова и поздоровайся.
Я так и сделал.
— Мы не слышали, как ты с нами поздоровался.
Я зашел в третий раз и крикнул:
— Здравствуйте!!!
— Ты чего орешь здесь?! Надо тебя наказать.
Назначили наказание: десять фофанов — с оттяжкой. Но и на этом не успокоились, сделали мне коронный «nike». На коже остался яркий отпечаток от чехла конька. Не столько больно, сколько обидно: за что?!
Я выбежал из раздевалки, еле сдерживая слезы.
Я уже тогда понимал, почему старшие относились ко мне именно так. Я приехал из провинции, мне было всего одиннадцать, но я оказался перспективным спортсменом и уже в своем возрасте прыгал все тройные прыжки, постоянно разучивал что-то новое, схватывал все на лету. Они понимали, что позднее им будет сложно, что, когда подрасту, я стану первым, обойду их. Так на самом деле все и произошло.
Ко мне в первый раз приехала мама. А перед этим после тренировки мне здорово досталось от старших — меня били кроссовками по голове. Голова раскалывалась. А потом мы вместе с Таней Ермачек, с которой полгода назад приехали из Волгограда, отправились на вокзал.
Мама вышла из вагона, внимательно посмотрела на меня:
— Сынок, ты почему такой бледный?
— У меня голова болит.
— Что случилось?
Я решил не признаваться. Но тут выступила Таня:
