Университет окончен. Аспирантура. Научная деятельность. Позднее он в Ленинграде. Руководство лабораторией в нервной клинике физиологического отдела Всесоюзного института экспериментальной медицины.
Ознакомившись с работами Долина, академик Павлов представляет его к ученой степени доктора медицинских наук без защиты диссертации.
И вот — новая война. Профессор отказывается от эвакуации в тыл, остается в осажденном Ленинграде и вступает в армию народного ополчения. Но теперь Долин не «человек с ружьем», а ученый-физиолог, начальник медицинской части крупного военного госпиталя.
о время моего обхода в палату на костылях вошел раненый. Под распахнутым халатом виднелась матросская тельняшка.
— Принимайте новосела! — представила сопровождавшая его Дарья Васильевна.
— Пехота, здрасьте! — сказал он. — Ну как жизнь, кашка!
В скуластом лице, в ясных, слегка прищуренных глазах, во всем облике этого крепыша была какая-то особая удаль. Ловко орудуя костылями, он подошел к свободной койке.
— Не слышу ответа! — окинул он взглядом палату. — Что же мне, ушами хлопать? Или здесь глухонемые?
— Как тебя величать, мы не знаем, — ехидно отозвался минометчик Пряхин, — но такой новосел нашему забору двоюродный плетень…
Поведение прибывшего раненого, его тон были явно неуместны. Я хотел было сделать ему замечание, но меня опередил Павлов.
— Вот что… морская душа, — сказал он, — такой гусь — не к нашему берегу.
— А ты кто такой?
— Староста палаты. Павлов моя фамилия.
— Ну и что с того? — пренебрежительно бросил краснофлотец.
— Ненько моя! Да звидкиля ты такой взявся? — подал голос Григорий Махиня. — У нас своего начальства до биса!
— Закрой иллюминатор, браток! — усмехнулся новичок. — Я двугривенный пальцами сминаю!
— Ой, диду, щоб на тебе щастье напало! — отозвался Махиня. — Чи ты бачив оци штуковины? На них можно покластись! Будьте певни! Я этим кулаком фрица на тот свет отправил!
— Без пересадки?
— Прямехонько!
— Цэ дило! — с восхищением заметил матрос. — А тютюн ма?
— Имеется! — Махиня подал матросу пачку «Севера». — Цыхарки вищого сорту… — Говор у Григория Махини мягкий, движения неторопливы. Григорий Степанович — великан. Могучего, кряжистого телосложения. Ростом — выше двух метров. Вес — сто десять килограммов. «Центнер с гаком», как выражается он сам.
Григорий Степанович, конечно, знал свою силу, и когда я с ним здоровался, он брал мою руку так осторожно, что я не чувствовал его пожатия.
Махиня — пулеметчик из народного ополчения. Поступил в госпиталь после одного из ожесточенных сражений на Пулковских высотах.
Гитлеровцы во что бы то ни стало хотели там овладеть деревней Кокорево, а затем прорваться к Пулковской обсерватории. Бой возник яростный. Враг лез напролом, бросался в атаку за атакой. На четвертой атаке у Махини кончились патроны. Когда дело дошло до рукопашной, Махиня прикладом винтовки, как дубиной, молотил фашистов, пока сам не был тяжело ранен.
В палате его в шутку звали Малюткой. Для этого «малютки», до пояса окутанного гипсом, с трудом подобрали койку.
Сорокалетний Махиня покорял своей скромностью и даже застенчивостью. За ним закрепилась репутация добродушного и отзывчивого человека. Гладко выбритая голова, голубизна глаз, спокойный и глуховатый голос с украинским «га» — все это в сочетании с могучей фигурой придавало ему некоторое сходство с одним из запорожцев на знаменитой картине Репина.
Неизвестно, чем кончился бы разговор Махини с морячком, но тут в палату вошла медицинская сестра Клавдия Лобанова. В руках шприц.
— Григорий Степанович, приготовьтесь!
— Черноглазая, в какое место колоть будешь? — озорно спросил морячок.
— Не в то, в которое бы вам следовало!
— А мне и туда вжаривали! Вот такой иглой! — развел руками матрос.
— Тогда в язык надо…
— Ой, сестрица! — взмолился Махиня, подобрав одеяло до подбородка. — Пуще смерти боюсь!
— И не стыдно! — увещевала Лобанова. — Такой большой — нате вам! А ну, давайте-ка!.. Ну, что? Ведь не больно?
— Солнышко ты мое, Клавдюша! — На лице Махини радостная, почти детская улыбка. — Не больно! Чаровница!
Бойкого на язык моряка звали Владимиром Вернигорой. Старшина первой статьи, боец морской пехоты, он был тяжело ранен в кровопролитных сражениях на Приморском плацдарме. К нам был переведен из другого, пострадавшего от бомбежки госпиталя.
Вернигоре надо идти на соллюкс, а он упрямится.
— И слышать не хочет, — доложила мне Лобанова.
Пришлось пойти в палату.
— …но зато под Петергофом мы из них такой лучины нащипали, не забудут! — рассказывал Вернигора раненым. — Дали жару!..
— Товарищ Вернигора, на соллюкс!
— Сейчас, доктор! Сейчас! — засуетился краснофлотец, заметно волнуясь.
Это и понятно. Бинты и марля присыхали, а для физиотерапевтической процедуры их надо снимать, что причиняло раненым большую боль.
И каждый раз, когда для такой процедуры в палату за кем-нибудь приходила медицинская сестра, раненые сочувственно смотрели товарищу вслед, словно провожая его на подвиг.
Зная нервозность матроса, я пошел вместе с ним на процедуру.
— Здравствуйте, товарищ! — приветливо обратилась к Вернигоре начальник физиотерапевтического отделения врач Руновская.
— Добрый день, Анна Федоровна!
— Опять будете авралить?
— Да как не авралить? Боюсь! Честное слово! Ох как боюсь!..
— Постараемся, товарищ старшина, чтобы не было больно.
— Ложусь в дрейф! — Вернигора крепко обхватил кушетку руками. — А вдруг и на этот раз не выдержу и начну ругаться? — приподнял голову матрос.
— «Вдруг» исключается. Разве вы не давали мне слово? А?
— Был такой разговор. Ну хорошо, начинайте! Полный вперед! — скомандовал Вернигора.
А сам побледнел. На лице бисеринки пота… Глаза сузились и потемнели. Матрос страдал молча.
Здесь я позволю себе забежать вперед и сказать, что боли раненых при снятии повязок во время физиотерапевтических процедур волновали врачей. Как уменьшить число перевязок? Задумались над этим, и в конце концов решение было найдено: стали воздействовать процедурами не на рану, а на здоровый соседний участок. Повязка при таком способе не снималась, рана излишне не травмировалась. Кроме того, значительно сокращалось расходование перевязочного материала.
Проводив Вернигору в палату, я пошел в ординаторскую и там увидел незнакомого военного врача третьего ранга. В его стройной фигуре с широко развернутыми плечами угадывался хороший спортсмен.
