Такое прямое предупреждение о возможности близкой войны с Германией я услышал впервые. И, наверное, не у одного меня возник недоуменный вопрос, которого, впрочем, никто Ф.С. Октябрьскому не задал: "А как же договор о ненападении?.."
Конечно, мы знали, что представляет собою немецкий фашизм. Видели, как разрастается в Европе гитлеровская агрессия. Кто же не понимал: когда-нибудь предстоит и нам принять бой с Гитлером! И все-таки фактам вопреки верилось, что непосредственной опасности нападения Германии на нашу страну еще нет.
Ведь не только в печати, но и в докладах о международном положении в закрытой командирской аудитории не допускалось даже намека на возможность нарушения Германией договора о ненападении. Наоборот, часто подчеркивалось, что государственные отношения с нею развиваются нормально. В наших портах спокойно отстаивались немецкие торговые суда, которым обстановка на Средиземном море не позволяла выйти за проливы. А в газетах помещалась сперва берлинская сводка о ходе военных действий в Европе, а уже за ней - лондонская. Все это, казалось, подтверждало, что вооруженный конфликт с Германией Советскому Союзу пока не угрожает.
Вот почему слова командующего произвели такое впечатление. Вернувшись на "Ташкент", я прошел прямо к Сергееву, испытывая потребность немедленно поделиться с ним тревожными новостями. Только одному замполиту я и был вправе пересказать все услышанное от адмирала Октябрьского.
В тот же день мы провели собрание командного состава корабля. О том, что приказано всеми силами ускорить подготовку к выходу в море, я сказал прямо, А о том, чем вызывается такая необходимость, - в общих чертах. Предавать огласке информацию о сосредоточении германских войск у советских границ разрешено не было.
Общей напряженностью международной обстановки без упоминания о Германии объясняли мы и всему экипажу поставленные перед ним новые задачи. Но моряки прекрасно поняли, о чем идет речь. Если и раньше краснофлотцы неутомимо помогали заводским специалистам, то теперь все готовы были работать хоть вовсе без отдыха.
Никто не отменял увольнения в город, но оно прекратилось как-то само собой. Завод вел работы на корабле в две смены, и моряки считали своим долгом все время быть рядом с рабочими. А до их прихода на борт, в ранние утренние часы, проводились тренировки на боевых постах, корабельные учения.
Дни пошли горячие, загруженные до предела. Но ни от кого я не слышал жалоб на усталость. Краснофлотцы не раз спрашивали, нельзя ли добиться, чтобы работы шли в третью смену, ночью. Однако завод и так делал максимум того, что мог. Почти ежедневно бывая у директора А.В. Самарина, я видел, как этот хмурый, неразговорчивый человек мобилизует все свои ресурсы. Занятые у нас на корабле рабочие бригады трудились поистине самоотверженно. За первую половину июня они закончили монтаж вооружения, на что при обычных темпах, вероятно, потребовалось бы еще месяц.
До нас не доходило больше никаких сведений об обстановке у западных границ. В газетах появилось сообщение ТАСС, где говорилось, что, по мнению советских кругов, Германия соблюдает условия пакта о ненападении так же неуклонно, как и Советский Союз, и назывались провокационными распространяемые за рубежом слухи, будто она готовится на нас напасть. Перечитывая это сообщение, я старался понять, какие цели оно преследует. Чувствовалось: рассчитано это на кого-то за пределами нашей страны. Во всяком случае, я не допускал мысли, что командующий передал командирам кораблей просто какие-то слухи. Да и штаб флота, видимо, не без оснований держал с тех пор работы, на "Ташкенте", как и. на других кораблях, под усиленным контролем.
На душе часто бывало тревожно. Обходя по вечерам корабль, проверяя сделанное за день, я мысленно спрашивал себя; успеем ли, будем ли вовремя готовы?
За электромеханическую и штурманскую, боевые части беспокоиться не приходилось - лидер уже плавал. Хуже обстояло дело с артиллерийской и минно-торпедной, личный состав которых, по существу, не приступал к практической огневой подготовке.
Вооружение "Ташкента" выглядело внушительно, особенно главный калибр. Спаренные 130-мм орудия, установленные в трех наших башнях, - новинка отечественной морской артиллерии. Они обеспечивают поражение целей на дистанции до 20 миль (37 километров). Полигонные испытания подтвердили высокую скорострельность и другие достоинства этой системы. Но лишь командир БЧ-II Новик и восемь комендоров, выезжавших на артполигон вместе с ним, стреляли из этих орудий. Будет ли у нас время, чтобы все артиллеристы прошли нормальный курс учебных стрельб? Не провел лидер и ни одной учебной торпедной атаки.
В середине июня "Ташкент" поставили в плавучий док для проверки подводной арматуры и покраски корпуса. Теперь можно было увидеть корабль до самого киля. Он и в доке оставался удивительно красивым. Внушали уважение огромные гребные винты с блестящими бронзовыми лопастями. Моряки осматривали поднявшееся из воды стальное тело корабля с тем невольным почтением, которое вызывает вид всего крепкого, надежного, сильного. Их взгляды словно говорили: вот ты какой у нас здоровяк!
Докованием завершался план заводских работ. Считанные дни оставались до выхода в море. Наступила суббота 21 июня...
День выдался солнечный, знойный. Все в природе напоминало о том, что уже вошло в свои права лето. Даже на завод доносились с раскинувшихся за городом полей медвяные запахи цветов и трав. Широкий Буг, искрясь под солнцем, лениво катил к морю свои зеленоватые воды.
В такой день особенно жарко в железной коробке дока. К полудню корпус корабля накалился, словно натопленная печь. Лица и спины работающих людей мокры от пота. Но они будто и не замечают этого. Спускаясь с палубы вниз, все время слышу вокруг песни.
Подошли Сергеев и Фрозе. Помощник докладывает, что, по его расчетам, за вечер и ночь доковые работы будут закончены. Значит, завтра, в воскресенье, как и намечалось, спускаем корабль на воду. Это еще не объявлено экипажу, но люди и сами видят, что дела осталось немного. Потому и настроение у всех сегодня такое боевое.
Раздается сигнал на обеденный перерыв. Моряки поднимаются из глубин дока на корабельную палубу. На полубаке все шумно приветствуют только что появившегося на борту электрика Григория Шульженко. "Качать его!" - задорно требует чей-то звонкий голос. Мгновение - и увесистый Шульженко взлетает над полубаком, подкинутый в воздух дружным усилием матросских рук.
А в стороне стоит зардевшаяся от смущения чернобровая дивчина в рабочем комбинезоне. Это Галя из малярного цеха. Она пришла сейчас на корабль вместе с Григорием и, видно, не ожидала, что появление их обоих на палубе привлечет общее внимание.
