– Зачем мы закапываем все это в землю? Ведь будут заражены грунтовые воды, как только начнутся дожди! ― сказал фельдшер Коля. На гражданке он работал слесарем авторемонтного завода. «Очень толковый парень», ― заметил про себя Михаил.
– Приказы не обсуждаются! ― все же сухо оборвал он Колины рассуждения.
Вечером из Киева были доставлены бронированные разведывательно-дозиметрические машины, облицованные теперь свинцовыми листами. Лейтенант обратил внимание на их грозные силуэты, отсвечивающие тусклым розово-оранжевым светом в лучах заходящего солнца.
Вернувшись со штабного заседания только в два часа ночи, Михаил забылся в тревожном сне, лежа на тонком матрасе, постеленном на жестких нарах палатки. А в четыре часа утра уже необходимо было быть на пищеблоке. История с нехваткой консервов для супа снова повторилась. Для медицинского обеспечения батальона на марше Михаил отправил фельдшера Колю. Сам же отправился к заместителю командира батальона по тылу, чтобы выяснить причины недостачи консервов.
Палатка майора Сухих, заместителя командира батальона по тылу, располагалась в конце палаточного ряда. Чрезвычайно толстый майор с громадным животом, вылезающим из-под зеленой майки, сидел на раскладном стульчике и смотрел на лес. Ему было жарко. Ручейки пота стекали по его лицу на уже мокрую майку. Увидев подходящего лейтенанта, он нехотя приветствовал его вялым движением слегка приподнятой руки.
– Чем обязан? Может, компоту хочешь попить? У меня тут несколько банок венгерского компота завалялось, или, может, сгущенки? Классная сгущенка! ― с этими словами он открыл штык-ножом одну из банок и целиком залил ее в свой широко раскрытый рот.
– Товарищ майор, спасибо за приглашение. Откровенно говоря, в такую жару не хочется ничего сладкого. Я пришел выяснить, почему на полевой кухне не хватает банок с гречневой кашей и тушенкой? Кто отвечает за их поступление, и в чем причина недостачи?
Слова Михаила мгновенно вывели майора из расслабленного состояния. Он прищурился и зло сквозь зубы произнес:
– Послушай, лейтенант, ты бы не совал свой нос в чужие дела, а лучше следи за чистотой и гигиеной!
Михаил был взбешен его ответом, но старался держаться спокойно и с достоинством.
– Но ведь кто-то ворует эти консервы, а люди недополучают свои пайки!
– Ты, жидовская морда, разве не видишь: все мы здесь ― пушечное мясо, и домой навряд ли кто вернется. Так что надо получать удовольствие, пока есть такая возможность. На всех вкусных вещей не хватит! Брось свои еврейские штучки ― не устраивай здесь расследований!
До начала ночного оперативного совещания Михаил подошел к заместителю комбата по политической части майору Огурцову и рассказал ему о своей последней встрече с замом по тылу. Огурцов внимательно выслушал лейтенанта и обещал разобраться, особенно с антисемитскими высказываниями майора Сухих.
На следующий день лейтенант обсудил эту историю с фельдшером Колей. Тот предостерег его от опасных и бесполезных действий: все начальники тут ― приятели! Как известно, рука руку моет ― правды не доискаться! Оставь это дело, командир!
Проблема водоснабжения бригады становилась все более тяжелой. На территории тридцатикилометровой зоны вода была заражена и непригодна для питья, поэтому ее доставляли из прилегающих к зоне колхозов и совхозов. Дороги были в основном грунтовые, не пригодные для грузового транспорта. Тяжелые армейские водовозы оставляли глубокие колеи на подъезде к водосборным резервуарам, тем самым лишая местное гражданское население возможности доставлять себе воду на обычных легких автоцистернах. Местное население, не видя другого способа спасти свои дороги, начало настоящую партизанскую войну. Они перекрывали дороги бревнами или вешали на заполненные водой емкости пудовые замки. Прибывших из далекой Московии солдат, население встречало неприветливо. Для них это была чужая атомная станция, о постройке которой их мнения не спрашивали. В результате аварии на этой станции многие их знакомые и родственники были выселены из своих домов, находившихся внутри тридцатикилометровой зоны. А теперь вот еще и разрушенные местные дороги…
После обеда Михаил отправился искать своего старого приятеля и сослуживца рентгенолога Владимира Ивановича Соколова, что давно собирался сделать. Он встретил его в просторной «штабной» палатке бригадного медицинского пункта. Они крепко обнялись. Обычно веселый Владимир в этот день был явно не в духе. Свое настроение он объяснил, рассказав неприятную историю:
– Сегодня утром отвозил в Киев одного из солдат четвертого батальона. Для этого мероприятия получил экстренный киевский пропуск. Короче, молодой парень тридцати пяти лет, находясь на станции, захотел посрать. Не найдя лучшего места, присел в кустах. Как потом оказалось ― на кусок графита с плутонием. Посидел с четверть часа, и встать сам уже не смог. Еще через двадцать минут несчастного обнаружили его же товарищи. Притащили ко мне в медпункт. Я, как мог быстрее в этих условиях, отвез его в Киев, в госпиталь. Парня постоянно рвало, он жаловался на сильную боль в промежности, периодически отключался и был очень слаб. Просил меня, чтобы я сообщил его жене, если он не доедет до больницы. По виду ― явно не жилец! Поверь мне: я ― в силу своей профессии ― немного разбираюсь в лучевых поражениях. Если бы у каждого солдата был свой дозиметр, тот же ДП-5, то этого бы не произошло!.. Кстати, что у тебя?
– Да так, всякие мелкие организационные дела и бесконечные заседания. Кручусь, как белка в колесе. Поспать почти не удается. А дел вроде никаких серьезных не делаю ― в основном, раздаю таблетки. Но с другой стороны, там, на станции, намного хуже. Так что грех жаловаться!
– Ничего, я жопой чую: у нас все еще впереди!
Между тем стали появляться первые больные, в основном с воспалением легких и различными травмами. Кашляющих пичкали антибиотиками и микстурами. Для травмированных Михаил получил три ящика с гипсовыми бинтами. Приходилось работать без рентгеновских снимков ― переломы диагностировать клинически, а устранение смещения проверять, ощупывая сломанное место перед наложением гипса. Люди с гипсовыми повязками на руках продолжали ездить на станцию.
Тогда же стала известна максимальная доза разрешенного облучения ― двадцать пять рентген. Поэтому для большинства мобилизованных рабочий день на станции был непродолжительным ― не более десяти минут. Задача состояла в поддевании совковой лопатой и перебрасывании в специально установленный контейнер осколков графитовых стержней, выброшенных из активной зоны реактора во время взрыва. Эти осколки были обильно покрыты радиоактивным плутонием и излучали десятки рентген в час. Все действие выполнялось бегом для уменьшения получаемой дозы. Солдаты не имели защитной одежды. За эти десять минут они получал пару рентген, записываемых в их индивидуальную карту облучения, и были свободны до следующего рабочего дня. Правда, всем, закончившим работу, приходилось ждать товарищей перед возвращением в лагерь. Маски и респираторы тоже не были в ходу: долго дышать через них в условиях установившейся жары было просто невозможно.
