На основе этого вывода, этих тонких и точных замечаний Термена и мне пришлось задуматься, и оказалось, что терменовская мысль приложима ко всем искусствам эпохи НТР — кино, телевидению, светомузыке, пространственной музыке, компьютерному искусству, лазерной графике и т. д. В итоге родилась «периодическая система искусств Б.Галеева»[23]. Спасибо Вам, Лев Сергеевич, за «электрический импульс»!
Осенью, в октябре 1921 года Термен приезжает в Москву, на заседание Восьмого Всероссийского электротехнического съезда. Съезд этот прошел вслед за другим всероссийским, тоже восьмым съездом — Советов, на котором был принят знаменитый план ГОЭЛРО, на простом, человеческом языке — план электрификации России, под афористически громким лозунгом: «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны!». План этот возмутил Л.Троцкого, смутил Г.Уэллса, английского писателя-фантаста, написавшего вдогонку книгу «Россия во мгле», но — тут ни убавить, ни прибавить — последовательно и успешно реализовался советской властью.
Электротехнический съезд проходил в Политехническом музее в режиме всеобщего воодушевления, вызванного приветственным посланием В.И.Ленина: «При помощи вашего съезда, при помощи всех электротехников России и ряда лучших, передовых ученых сил всего мира, при героических усилиях авангарда рабочих и трудящихся крестьян... мы электрификацию нашей страны создадим».
В понятие «наша страна» естественно входит все, что в ней есть, поэтому и выступление Термена «Электричество и музыка» о необычном применении катодных реле (с мини-концертным дополнением) сработало в резонанс с общим пафосом «электрификации всей страны». Это было 5 октября 1921 года.
На следующий день после съезда главная газета большевиков «Правда» писала: «Ознакомив слушателей с конструкцией катодного реле, т. Термен указал на возможности воспроизведения электрическим путем музыкальных звуков и весьма талантливо продемонстрировал поражающие по своим внешним проявлениям опыты: двигая в воздухе рукой перед металлическим экраном, он воспроизводил звуки от мембраны, включенной в цепь, регулируя высоту тона в зависимости от расстояния руки от экрана. Изумленная аудитория прослушала целый ряд воспроизведенных указанным образом сложных музыкальных произведений. Доклад был заслушан с напряженным интересом и вызвал оживленный обмен впечатлений».
Петербургский гость, потомок альбигойцев, выступал затем в этом музее не раз — уже специально для широкой аудитории, с концертами «радиомузыки». Именно тогда, с чьей-то легкой журналистской руки, и закрепилось за новым инструментом столь необычное название: «терменвокс» (англ. — «голос Термена»; а за рубежом очень часто его вообще называли просто, по фамилии изобретателя, — «theremin»). Кстати, именно в Политехническом музее, кажется, хранились все время хрупкие «останки» того, первого терменвокса с лестным указанием о показе его Ленину. Возможно, сейчас его уже и выкинули за ненадобностью, вместе с закрытием соседнего Музея В.И.Ленина. Вот если бы на терменвоксе играл император Николай Второй или адмирал Колчак... Но чего не было, того не было. Вернемся к реальности — на терменвоксе играл В.И.Ленин.
«Полтора-два часа», перевернувшие жизнь
Рассказ о встрече с В.И.Лениным в устных выступлениях самого Льва Сергеевича я слышал много раз — и перед академической аудиторией, и перед школьниками, читал об этом многократно в разных его интервью, приуроченных к очередным ленинским юбилеям. Ведь в наше время Термен был, наверно, одним из последних могикан, перед которым следовало замирать с восторгом и умилением: «Он Ленина видел!» И, если совместить это со специальными статьями из серии «Термен и Ленин»[24], выглядела эта история следующим образом.
Весной, в марте 1922 года Термена разыскал А.М.Николаев, председатель Радиосовета, член коллегии Наркомпочтеля (черт его знает, что это за абракадабра) — короче, советский «радиокомиссар», с которым Термен был знаком еще по детскосельским временам и московским контактам в этом самом Наркомпочтеле и на недавнем электротехническом съезде.
Николаев, оказывается, рассказал о съездовском выступлении Термена вождю, и тот, конечно, заинтересовался им. Почему «конечно»? А потому, как вспоминал Николаев позже (пока его не расстреляли в 1937-м), что «у Владимира Ильича был огромный интерес к техническим достижениям и новинкам. Приходится поражаться, каким образом, при напряженной занятости важнейшими государственными, политическими и партийными делами, он выкраивал время для того, чтоб следить за развитием техники, в частности радиотехники, и даже входить в такие детали, которые у иных руководителей ведомств за кучей других дел ускользали из внимания». И в завершение — великолепная фраза: «Он все видел и все знал».
Ну, это уж слишком, конечно! Но остальное вполне очевидная правда. Ленин (Ульянов) родился и воспитывался в дворянской семье, как и Термен, в гимназии был отличником, закончил ее с медалью. Затем учился в Казанском университете. О том, что физику знал неплохо, — можно судить и по его работе «Материализм и эмпириокритицизм».
Термен привез в Кремль два варианта прибора: один для воспроизведения музыки, а другой — для демонстрации возможности использовать прибор в целях бесконтактной охранной сигнализации. Термену повезло — в кабинете оказался рояль, а секретарь вождя Л.Фотиева, оказывается, тоже училась когда-то в консерватории. После репетиции на выступление Термена собралось 15–20 человек (Лев Сергеевич признал лишь одного — всесоюзного старосту М.И.Калинина).
То, что «терменвокс» мог служить великолепным, невидимым охранником, — для нас сегодня очевидно. Достаточно спрятать антенку в переплет окна или двери, — и прибор мгновенно среагирует на изменение емкости, на приближение любого вора либо супостата, деморализуя его своим неожиданным, ничем казалось бы не мотивированным, звучанием. Но для многих участников встречи, имевших, как и большинство тогда в Кремле, незаконченное начальное образование, действие «сторожа» казалось чудом.
Ленину понравился «электронный сторож». А после демонстрации бесконтактной охранной сигнализации Термен под аккомпанемент Фотиевой сыграл свой коронный номер — «Лебедя» Сен-Сенса, затем один из этюдов Скрябина и «Жаворонка» Глинки.
— Во время исполнения Глинки, — вспоминал Лев Сергеевич, — Владимир Ильич попросился испробовать сам терменвокс. Он был низенький, рыжий такой, ниже меня. Я взял его руку и помог ему начать. И он был очень музыкальный — сумел сам закончить «Жаворонка», уже без моей помощи.
