Приехал он как раз в день Советской Армии и привез с собой кинокартину. Здесь уже давно не показывали кино, с тех пор, как старый киномеханик уволился в запас.
Лучшего места для службы Стерницкий и придумать не мог. Кругом горы, а раньше он видел их только на экране в кино. Если погода портится, то облака, бывает, плывут ниже военного городка. И граница рядом. А служить на границе вдвойне почетно.
Здесь Стерницкий снова встретился с товарищами, с которыми подружился еще в войсковом приемнике. Рудик Артамонов уже стал планшетистом, а земляк Стерницкого Ваня Гопкало — электромехаником. Появилось в их манерах, разговоре что-то от бывалых солдат.
— Я уже вожу по три цели, — как о чем-то само собой разумеющемся рассказывает другу Рудик. — Назначают на боевое дежурство. В общем, служба идет, как и положено.
— Нравится?
— Сначала не нравилось. Идти на пункт управления — что нож острый. Слишком там интеллигентная обстановка. Головой думать приходится. Но потом командир отделения Пухно познакомил меня с другими специальностями, и я увидел, что везде нужна голова. И терпение везде нужно. Так что одно на другое менять — только время терять. Сейчас я лучшей работы и не представляю. Ведь что там ни говори, а приходится руководить работой оператора.
— А я уже самостоятельно дежурил на электростанции во время боевой работы, — хвастает Ваня.
Ну, а Стерницкому пока нечем особенно хвалиться. Киномеханик — эко дело. Самая что ни на есть мирная специальность. Если рассказать на гражданке, что служил в кинобудке, — засмеют.
Друзья знакомят Стерницкого с городком (чтобы обойти его весь, хватает десяти минут). Старшина Губанов определяет новичку место в казарме рядом с койкой оператора третьего класса ефрейтора Никитина.
На другой день на утреннем построении командир роты лейтенант Тимчук назначает Стерницкого оператором в расчет радиолокационной станции «Дозор», где начальником лейтенант Сыров.
Стерницкий доволен. И потому, что придется иметь дело с радиотехникой, и потому, что командиром отделения у него сержант Родин, который был командиром в войсковом приемнике.
Комсомолец Егор Родин, как и Артамонов, тоже окончил горно-промышленное училище, а потом целых пять лет работал машинистом подземного электровоза на шахте. Может, оттого, что ему частенько там приходилось пригибаться, он кажется чуточку сутуловатым.
В армии, закончив школу младших специалистов, Родин стал оператором.
Сержант Родин — командир строгий, терпеть не может разболтанности в солдатах. Там, в войсковом приемнике, он то и дело повторял Стерницкому, как в армии нужно служить.
— Чем дольше вы, Стерницкий, будете увиливать от занятий и работы, тем больше и чаще вас будут посылать на работу, чтобы научить. Это же как дважды два — четыре, — говорил Родин, поставив солдата перед строем.
Стерницкий иногда не выдерживал и начинал пререкаться, скорее из чувства протеста. Терпеть не мог, когда его вот так учили жить. Ему казалось, что о жизни он сам имел некоторое представление. Не маленький. И все-таки Егора Родина он уважал. За то, что тот был справедлив, в часы отдыха вел себя, что называется, по-свойски. Мог и поговорить по душам, и пошутить. Анатолий был уверен, если бы ему потребовалась какая-то помощь или услуга, Родин не оставил бы его в трудную минуту.
Стерницкий не знал, что говорил Родин лейтенанту Сырову, но лейтенант отнесся к нему с должным уважением и даже сказал, что в скорости будет посылать на боевое дежурство третьим оператором. Значит, Стерницкий не ошибся в Родине.
Лейтенант Сыров тоже понравился Стерницкому. Высокий, худой. Лицо строгое, а глаза добрые. А главное, он держится просто, как равный с равным, не то, что, например, старшина. Любит Стерницкий, когда с ним разговаривают по-человечески. Разве ж он не понимает, что такое хорошо и что такое плохо.
Комсомольская организация части занимала первое место в соединении по боевой подготовке.
Секретарем комитета комсомола в батальоне, куда входила и высокогорная рота, был лейтенант Владимиров. Но в душе Владимиров считал себя техником и мечтал работать на технике. Как-никак, а он окончил Краснознаменное радиотехническое училище войск ПВО страны. И окончил с отличием. Стал специалистом по ремонту и эксплуатации радиотехнических устройств. Владимирову очень хотелось работать на радиолокационной станции.
Он так об этом и сказал командиру батальона майору Шамалюку при далеко не первом разговоре на эту тему.
Шамалюк обещал удовлетворить просьбу лейтенанта.
И вот однажды Геннадию Владимирову позвонили из строевого отдела части и предолжили работать в отдельной высокогорной роте.
Лейтенант уже бывал в ней по комсомольским делам. Честно говоря, место ему тогда не понравилось.
«Как только люди могут жить на таком маленьком пятачке? — думал он. — Ни одного человека вокруг. До ближайшей пограничной заставы добрый десяток километров».
Эта площадка представлялась Владимирову «летающим блюдцем», повисшим над необитаемой планетой. Сравнение пришло ему на ум рано утром, когда солнце только-только поднялось из-за хребта и от гор падали резкие неземные тени. Впрочем, нет! На летающем блюдце можно было бы увидеть что-нибудь еще, кроме этих, застывших навсегда каменных нагромождений, где глазу уже известна каждая сопка, каждая расщелина.
Сначала Владимирова раздражали частые и резкие перемены погоды. Утром тепло и тихо. Горячее солнце заставляет всех сбросить шинели, а то и гимнастерки, затем вдруг набегает ветер, и яркое, ослепительно голубое небо начинает застилать сероватой хмарью. Сразу же свежеет, а через некоторое время уже скрываются из виду горы на горизонте, потом и те, что подступают к площадке. Она становится похожей на островок, плавающий в белом, как молоко, тумане. Ветер выхватывает из него отдельные хлопья и гонит вдоль «улицы». Никогда раньше лейтенанту не приходилось видеть бегущих по земле облаков. Когда они высоко — кажется, что ползут медленно. Но здесь, в горах, облака проносятся с ураганной скоростью и похожи на огромные белые дирижабли. Кажется, стоит войти в них — и полетишь…
Дорожки темнеют от сырости, по стеклам окон ползут серебристые струйки. А с крыльев антенны стекают настоящие ручьи.
И снова нужно надевать тужурки, шинели, хотя и в них пробирает до костей.
А то вдруг снег запушит. В двух шагах ничего невидно. И ветер норовит свалить с ног. В трубах воет, как стая голодных волков.
Однако погода — это одно. А люди — другое. Люди здесь Владимирову понравились. Дружный, сплоченный коллектив, не избалованный, так сказать, благами цивилизации… Соберутся вечером в столовой или в казарме у пышащей жаром печки будто одна большая семья. И заботы у всех одни, и желания, и думы.
