Батарея заняла огневую позицию недалеко от Ольховки. Запасы снарядов были на исходе. Пехота поддерживалась артогнем лишь в особо острых ситуациях. В нашей батарее осталось два десятка снарядов-гранат и столько же бронебойных.
Между тем противник активизировал свои наступательные действия. В наши тылы стали проникать группы немецких автоматчиков. По всему чувствовалось: немцы намереваются смять Ольховку и через нее выйти на дорогу, ведущую к «коридору» на Мясной Бор, по которой отводились войска 2-й ударной.
Штаб 60-го лап после отхода из глубины «мешка» обосновался под Ольховкой. За деревней, у речки, расположился наблюдательный пункт. Пехота заняла оборону, в деревне. В предыдущих боях стрелковые подразделения понесли большие потери. Не хватало винтовок, автоматов, пулеметов, боеприпасов, не говоря уже о продовольствии: в последние три недели выдавалось лишь по 50 г сухарей на человека.
Однажды, находясь на НП, разведчик полка старшина Василий Павлович Демьяненко и связист услышали шум моторов: по дороге шли немецкие танки с десантом пехоты. Появились самолеты, начались бомбежка и артобстрел наших позиций. Танки остановились у речки. Немцы стали сооружать переправу.
12 июня меня срочно вызвали к телефону. «На проводе командир полка», — сказал связист. Я удивился, взял трубку. «Слушаю, товарищ майор». — «Кто говорит?» — спросил Каплинский возбужденным тоном. Я представился. «Слушай внимательно Иванов. Срочно пришли пушку на прямую наводку под Ольховку. Обеспечь бронебойными снарядами: противник сосредотачивает танки. Действуй как можно скорее! Понял?»
— Я вас понял, — отвечаю. — Приказ будет выполнен.
Удивительно, как комполка оказался на связи с нашей батареей: ведь связь после бомбежки была прервана. Потом выяснилось, что штаб полка, оказавшись без связи с подразделениями, послал своих связистов восстанавливать связь с любой пушечной батареей. Связисты полка встретились на линии с нашим связистом и соединили штаб полка непосредственно с нашей батареей.
Ко мне подбежал лейтенант Петр Свиженко. Я передал ему приказ командира. «Выделим первое орудие, — сказал Свиженко. — Сопровождение и установку беру на себя».
«Танки могут прорваться и сюда, — сказал я. — Ведь от Ольховки — рукой подать. Надо оборудовать позиции для прямой наводки и здесь». Свиженко со мной согласился. Вызвали 1-й орудийный расчет во главе с сержантом Мокеевым. Объяснили задачу, подготовили орудие и отправили на новую позицию. Я объяснил создавшуюся обстановку всем бойцам батареи. Подготовились на случай встречи с врагом — огневые позиции на прямую наводку оборудовали у самой дороги. Никто не спал: нервы были напряжены до предела.
На рассвете 13 июня от Ольховки послышалась сильная артиллерийская и пулеметная стрельба. В воздухе появились черные клубы дыма. Стало ясно: фашисты ринулись в наступление. Мы мигом вытащили одну пушку на прямую наводку и приготовились встретить врага. Связь не работала. Что с первым расчетом — неясно. Я с солдатом направился к Ольховке. Навстречу тянулись повозки с ранеными, в одной из них я увидел лейтенанта Свиженко — он был без сознания. За повозками шел рядовой Петр Петрович Лихин, ведя на поводу четырех лошадей. Вид у него был измученный, он еле-еле передвигал ноги. Лихин рассказал, что произошло под Ольховкой.
Как только появились танки, сержант Мокеев открыл огонь и поджег один танк. Успел сделать еще несколько выстрелов и подбил второй. Тут же вблизи орудия разорвался термитный снаряд, и Мокеев упал. К орудию подбежал лейтенант Свиженко, успел произвести несколько выстрелов и уничтожил еще два танка. Прямое попадание вражеского снаряда в нашу пушку погубило весь орудийный расчет и тяжело ранило Свиженко. Артиллеристы соседних орудий тоже подбили несколько танков, остальные повернули в лес. Немцы отступили и залегли. В тот день под Ольховкой было уничтожено 11 вражеских танков, на поле боя остались сотни убитых немцев. Много полегло и наших бойцов. Мы вынесли убитых батарейцев и привезли их на огневую позицию. На погибших было страшно смотреть: их тела были в сплошных ожогах от термитных снарядов. Мы похоронили славных героев на берегу р. Рапля. Спустя несколько дней стало известно, что на основании моего политдонесения командование полка представило весь орудийный расчет к правительственным наградам посмертно, а Петра Тимофеевича Свиженко — к званию Героя Советского Союза. Представили к награждению и меня. Эти награды не суждено было получить: лейтенант Свиженко умер в медсанбате, а наградные дела, видно, не дошли по назначению…
С каждым днем усиливались артиллерийские обстрелы и налеты авиации. В батарее кончились снаряды — осталось несколько штук бронебойных. Связи не было, мы были в полном неведении об обстановке.
Позже однополчане рассказали, что к концу дня 13 июня немцы захватили Ольховку. Наши отошли к опушке леса. Связи с артиллерийскими позициями не было, результаты наблюдений передавались на КП полка посыльными. В большинстве артподразделений кончились снаряды.
23 июля разведчика Демьяненко и еще четверых бойцов вызвал к себе комполка и направил их в штаб дивизии. Полковник Ларичев вручил им пакет для одного из стрелковых полков. Недалеко от штаба группа Демьяненко встретилась с немецкой разведкой. Одного немца убили, остальные ушли. Пакет Демьяненко передал по назначению, но, когда вернулся на КП дивизии, там никого не оказалось: 24-го штаб двинулся к узкоколейке. У Демьяненко пошла горлом кровь, он попал в ближайший госпиталь, с которым в этот день и вышел из окружения. Штабы 60-го артполка и 92-й сд во главе с их командирами, по-видимому, погибли. В лесу постоянно раздавалась ружейная стрельба.
Ночью 24 июня я получил приказ сняться с огневой позиции и двигаться к Мясному Бору. К тому времени в батарее оставалось два орудия, шесть человек расчета, трое ездовых и два связиста. На рассвете 25-го мы вытащили пушки, впрягли оставшихся лошадей и двинулись по указанному маршруту. Дорога была запружена техникой, обозами, людьми. Кое-как втиснулись в колонну. Нас встретил военком Пугачев и передал приказ: уничтожить пушки и выходить самостоятельно. Пушки мы подорвали и пошли дальше.
Дорогу бомбили и обстреливали из пулеметов фашистские самолеты. Люди разбегались во все стороны. В этой сутолоке растерялись наши батарейцы, разбежались лошади. Было видно, что никакого управления отходом войск нет, люди предоставлены самим себе.
Не могу обойти молчанием один невероятный случай. На обочине дороги я увидел кучу обуви и прочего обмундирования. Тут же стоял интендант. Я попросил его заменить мои совсем порвавшиеся сапоги. «Не могу, нужен документ». — «Какой еще документ, разве вы не видите, что творится?» — «Это к делу не подошьешь. Я материально ответственное лицо, Вам понятно?» — отчеканил интендант. — «Перед кем вы собираетесь отчитываться, перед немцами, что ли?» — «Я поступаю, как положено!»
