юности он был чересчур манерный парень, а потом как-то… А сейчас-то он вообще молодец! Я считаю, что он – один из самых умных людей, которых я когда-либо встречал. Но она не хотела свою тусовку менять, а она, эта тусовка, её как-то вот немножко раздавила, я бы сказал.
– Может быть, у вас любимая песни Янки какая-то есть?
– Не знаю. Боюсь сказать [смеётся].
– Вы записывали квартирники. Может быть, какая-то песня запомнилась больше, чем остальные?
– Мне запомнилась песня «Ангедония». Получилось так же, как с Башлачёвым, когда мы организовали последний его концерт в Москве за три дня до того, когда он уехал из Москвы навсегда. У меня было желание, чтобы это поскорее закончилось. Я не писал этот концерт. Меня спрашивали, почему я не взял микрофон, а я отвечал: «Ну… Сколько можно?» И думаю: «Хорошо, что не взял». Потому что я видел, что человеку как-то больно: вот он поёт… Лучше б он сейчас не пел. И вот когда Янка «Ангедонию» пела, у меня было точно такое же ощущение: человеку больно. И лучше бы этого не было. Вот. При всём том, что это имеет художественную ценность, а лучше бы человек не мучился. И это важнее, чем из этих мучений родить художественное произведение. Даже наипрекраснейшее. Вот.
– Хорошие слова вы говорите.
– Ну, что думаю, то и говорю [смеётся].
– Вот интересно про Бориса Гребенщикова. Мало что известно о том, что они общались…
– Они не общались. Они не виделись, по-моему. Но он хотел с ней встретиться и ей помочь… Вот.
– Может быть, ещё что-то помните?
– Помню, Лёня Фёдоров, он и для книги Кати Борисовой рассказывал… А Лёня очень любит Янку. Там он вспоминает, как они ехали в такси с пьяной Айгуль. Не знаю, была уже она женой Задерия, ещё не была, или уже не была… Там сложная история. Айгуль – это, конечно, чудо в перьях. Янка её всё время утешала… В общем, кровью поила. И вот он вспоминает, как она ласково с ней. Он тоже ласково с ней. И вот, конечно, Айгуль и Задерий – это та ещё пара! Айгуль-то потом стала как-то более цивильным человеком. Слава… Он так и помер… Мудаком… Эх… Вот…
– Спасибо большое, Олег. Было очень приятно с вами пообщаться.
Беседа состоялась 12 апреля 2021 года.
Андрей Машнин – поэт, музыкант, основатель и солист группы «Машнинбэнд», с 1989 по 1995 год исполнял обязанности начальника котельной «Камчатка»
– Андрей, прежде всего поздравляю вас с выходом сборника стихотворений «Тлеть» и благодарю за ваше творчество! Расскажите, как вы познакомились с Янкой? Я прочитала в вашем интервью 1998 года, что это произошло на квартирнике у Филаретовых. Может быть, вы помните какие-то интересные факты, комические или мистические истории, связанные с Янкой?
– Спасибо, Кристина! Я теперь и не помню, где с ней познакомился. Про Янку многое уже известно, многое написано. А я не был её мужем или близким другом, чтобы мог рассказать что-то такое, чего никто не знает. Новых интересных сведений о Янке у меня нет и быть не может. Где-то вместе сидели в компании – в гостях, на квартирниках, на записи их альбома с Летовым у Фирсова.
– Кто же для вас Янка? Родная душа, наставник, психолог и т. д.?
– Нет, не могу так сказать. Ещё раз: каким она была человеком, знают те, кто проводил с ней время в разных жизненных ситуациях. Особенно наедине, потому что только наедине люди общаются о чём-то важном и интересном, о том, что не говорят при всех.
– В интервью 1998 года я прочитала, что выступление Янки произвело на вас сильное впечатление.
– Она была хорошая девчонка – вот и всё впечатление. Пела песни, но была из другой компании. У меня была своя компания, у неё своя… Сейчас трудно точно вспомнить, что происходило тридцать лет назад. Мне та её компания нравилась вся: и Аркаша, и Джефф, и Летов, и Манагер, и Янка. Но они были из другого немножко мира.
– Аркаша – это вы имеете в виду Аркадия Кузнецова из «ИПВ»?
– Барабанщик. Климкин.
– А я подумала, что Аркадий Кузнецов из «ИПВ». Мы с ним писали научную статью о текстах Янки.
– Они здесь держались стайкой. И только им есть что сказать друг о друге, потому что они вместе где-то ездили, тусовались, вписывались, сочиняли, выступали. Я её видел редко, только когда они приезжали. Где-то сидели, все свои, пели по очереди. Это было в порядке вещей – и в котельной, и у Фирсова, и у Филаретовых после сейшенов сидели на кухне, пили чай, болтали обо всём. Сейчас получается, что из меня надо что-то вытянуть, но те типичные посиделки не предполагали никаких откровений.
– Я и не думала выяснять что-то личное. Просто хотелось рассказать читателям, каким человеком, по вашему мнению, была Янка. По характеру, поведению… Какой она вам запомнилась?
– Весёлая девчонка. Вела себя прилично, внимание на себя не тянула, собственной крутизной не страдала. И не зажатая. Я вообще думаю, она была более хипповская девчонка. А эта вся панковская тема была не её. Так что, может быть, у неё был конфликт интересов. Внутри.
– Кстати, Олег Коврига сказал, что если бы она не попала в Летовскую тусовку, то, возможно, всё сложилось бы иначе.
– Так можно сказать о любом человеке: если бы кто-то куда-то не попал, то всё у него могло бы быть иначе. Говорить можно что угодно ради красоты слов, но это ничего не значит. Мы не знаем, какой у Янки был решающий конфликт. А если она вообще была склонна к этому, то в дальнейшем мог быть какой-то другой конфликт. Вот я помню её весёлой девчонкой, так и Башлачёв был весельчак, душа компании. Но финал…
– А про тексты: есть ли любимые песни её? Как, по вашему мнению, повлиял на Янку Егор Летов?
– Я прочитал все её тексты сейчас подряд, как раз для нашей беседы. Раньше только слушал её саму, когда она пела, не в записях. Лучший стих у неё «По трамвайным рельсам», на мой взгляд. Он цельный, образный, связный, лиричный.
Мне кажется, Летов её научил конструировать тексты, передал ей собственный метод. Но он мог дать ей только форму, дальше – сама. И она осваивала этот метод своими внутренними средствами, уже не летовскими. У Егора была своя база в голове и сердце, у неё своя. Более поздние тексты от ранних принципиально отличаются. В итоге она делала формально не
